Литконкурс Тенета-98
Шрифт:
— Экш! Что молчишь? Сморозил что-нибудь.
— Лень…
Сижу и смотрю вверх. Не могу опустить голову… а то из глаз выльются слезы.
Час как вернулись с прогулки. Свежий воздух немного выпарил хмель и теперь мы с новой силой принимаемся за спиртное. На этот раз водка. Чистая как слеза.
, Бьется в тесной печурке мужик,
На коленях слеза как смола…"
Опрокидываем ее за воротничок. Маленькими стопочками. Чтоб наварило сильней. Рассматриваю лица за столом: Борода уже в дугу, Важненыч держится
Наливаем и пьем. Пьем и наливаем. Пошла масть. Водка как вода. Море, горы, города…
Ириска приглашает всех к себе. Танцевать. У нее там магнитофон. Выползаем из-за стола и как гуси, след в след, перекочевываем к ней.
Музыка. Старая попса. Хватаю Ириску за талию прежде, чем к ней смог подойти захмелевший и от этого похотливый Рома. Средним пальцем как восклицательным знаком знаменую свою победу. Знаю, не обидеться. Он привык к таким моим шуткам.
— У тебя красивые глаза, говорит она мне.
— Я знаю, — улыбаюсь в ответ. Нет ничего постыдного в том, чтобы поиграть с куклой в магазине, зная что никогда ее не купишь.
— Ты мне нравишься…
— И это знаю.
— Нет, серьезно! Просто нравишься… А Рому я люблю.
Я молчу. Мне нечего сказать. Если только сказать, что Роман не любит ее. Но, думаю, ее этим не удивить. Она слишком помята жизнью, для того чтобы удивляться и обижаться. А сердце все равно остается сердцем. Женским.
Прижимаю ее к себе, чтобы ощутить тепло. Она делиться им. Ей не жалко. Может быть поцеловал бы ее сейчас. Только не привык. Не научился. Целоваться. Вот так. Без любви.
А вокруг нас кружиться комната. Холодильник, сервант, стол, софа с ковром. Медленно. В такт неназойливой мелодии.
Музыка кончилась. Плюхаюсь на софу и смотрю на остальных. По глазам вижу, что будут пить еще.
Ночь. Холодная, как вода в колодце.
Оставили Рому с Ириской у нее. Бороду довели до коморки и бросили на кровать.
Теперь нас осталось двое — Важненыч, Ася и я. Только сейчас замечаю, что Ася практически не пила. Или держит себя так. Наливаю по бокалу «Салюта». Вдруг вопрос. Неожиданный. Как осиновый кол в спину.
— Экш, почему у тебя такие грустные глаза? — в первый раз за вечер заговорила со мной. Важненыч молчит. Не шутит. Боится. Слишком уж серьезно спросила, чтоб шутить.
— С чего ты взяла?
— Я вижу. Тебе плохо?
Растерялся. Дожил! Меня стали жалеть! Да еще люди, которые видят первый раз в жизни.
— Нет. Возможно у меня грустные глаза от того, что все слишком хорошо. Так хорошо, что и скучно. А может быть просто устал.
Смотрит на меня. Вижу, не верит. Но молчит. Они оба молчат. Она — не верит, ему — все равно. Выпивая свой бокал. Хватаю сигареты
— Пойду покурю на воздухе.
Выхожу и иду в сад. Надо прийти в себя от нокдауна.
Совсем темно. Звезд не видно. Свет из окна подсвечивает ветви яблонь, скрюченных в ознобе. Весь мир замерз. Только за окном жизнь. Ася сидит и смотрит на свой бокал, зажатый в ладонях, а Важненыч что-то быстро и энергично говорит. Похоже, что журит за что-то. Может быть за этот разговор. Хотя, много для меня чести. Для него я — ничто. Важненыч говорит, жестикулируя правой рукой: указательный и большой пальцы вместе — то опускаются, то поднимаются, взмывают… клацкл…
Щелчок «Zippo».
Я съежился. Впился руками в шершавый ствол яблони. Под ладонью холод…клацкл… Только не плачь. Ну прости меня, дурака!..клацкл… Не надо плакать! Ну хочешь, я на колени перед тобой встану?! Хочешь?…клацкл… Я не хотел. Прости. Прости меня. Только не плачь. Не могу я смотреть на это… клацкл… Закрой свою пасть! Не реви! Не визжи, сука! Заткнись!.. клацкл… Вух!
Эй, ты! В шлюпке! Не гони
волну! Суши весла.
клацкл.
Я прижался к дереву. Захотел вжиться в него. Все, что я хочу, так это уйти в него. Отсюда.
Я стою и дрожащей рукой утираю слезы. Ни от того, что теперь Знаю. А от того, что Стал это знать.
Ася все сидит и смотрит на дно своего бокала. Важненыч говорит ей без умолка всякую чушь… На второе лето он, будущий муж, ударит ее наотмашь по лицу. И сломает челюсть. Она уйдет от него. Может быть на всегда.
Возвращаюсь в комнату. Молча ложусь на кровать.
— Спать будем, — говорю хмуро.
Они удивлены. Но не возражают.
Засыпаю быстро. Под скрип софы за стеной. У Романа ночная смена.
* * *
Свет стучится в ресницы. Белый. Но не как порошок из мела матовый, а как алмазная пыль — горячий, с искрой. Я приоткрываю глаза. Понимаю — это утро.
Высокий потолок. Такой высокий, что можно играть в баскетбол, если повесить корзины на противоположных стенах. Высокий… Такой только на Роминой даче. Значит, я на ней.
Нехотя присел на кровати. А голове заколыхался кисель. Обвел глазами комнату. Важненыч с Асей еще спят. Как и Рома с Ириской, за стеной. Как и Борода. Не сплю только я.
Сходил на кухню. Поставил чайник на плиту. Во рту — дерьмо. Надо сполоснуть рот хотя бы чашечкой кофе. Закурил сигарету. Натощак курить всегда не приятно. Но надо же чем то себя занять. Вернулся в комнату и присел на стул — держать себя на ногах после попойки — хуже нет наказания.
Вот так сижу и думаю. О чем-то. Например, о том, что было вчера. О том, как пили. О том, как смеялись. О том, как играли в радость… Сижу и вспоминаю. Вчерашний день. Почти такой же, как и позавчерашний. Ну, может быть, чуточку другой. Не лучше. Скучнее.