Литума в Андах
Шрифт:
Но они не нашли его тайник – замаскированное несколькими кирпичами укромное местечко в уборной, где он хранил свою скромную пачку долларов.
– Долларов? – встрепенулся Литума. – У тебя были сбережения?
– Хотите верьте, хотите нет, но у меня было около четырех тысяч. Конечно, не из жалкой зарплаты полицейского, а из того, что мне давал подработать мой крестный: то пару дней охранять кого-нибудь, то доставить пакет или посторожить дом, в общем, всякие мелкие поручения. Каждый грош, что я от него получал, я обменивал на доллары в квартале Оконья и тут же – в тайник. Я думал о
– Вот это я понимаю! Твой крестный прямо как Господь Бог. Если выберемся из Наккоса живыми, приведи меня к нему. Хотел бы я до того, как умру, увидеть живьем великого человека. До сих пор мне приходилось видеть таких людей только в газетах и фильмах.
– С этим мы не доберемся до Соединенных Штатов, – сказала Мерседес, прикинув расходы.
– Я достану все, чего нам не хватает, дорогая, поверь мне. Я вытащу тебя отсюда и в целости и сохранности доставлю в Майами, увидишь. А когда мы уже будем там, среди небоскребов, золотых пляжей и шикарных машин, ты ведь скажешь мне: «Я люблю тебя всем сердцем, Карреньито»?
– Сейчас не до шуток. Не будь таким легкомысленным. Ты что, не видишь: нас ищут, хотят отомстить.
– Зато я тебя рассмешил, – улыбнулся юноша. – Ты мне так нравишься, когда смеешься, у тебя такие ямочки на щеках, что у меня учащается пульс. Как только моя старушка передаст мне доллары, мы пойдем и купим тебе какое-нибудь платье, о'кей?
– Нельзя в первый раз трахаться в двадцать три года, Томасито, слишком поздно, – философствовал Литума. – Извини, но я скажу. Просто ты узнал женщину, ну и тебе моча ударила в голову.
– Вы ее не знаете, вы не представляете, что значит обнимать такую куколку, как моя Мерседес, – вздохнул Карреньо. – Каждый день уже с утра я не мог дождаться, когда наступит ночь, чтобы отправиться в рай со своей любимой.
– Когда ты говоришь все это, мне кажется, ты шутишь или насмехаешься надо мной, – сказала Мерседес.
– Что мне сделать, чтобы ты поверила?
– Не знаю, Карреньито. Я как-то теряюсь, когда то и дело слышу такие вещи. Когда ты возбужден и ласкаешь меня, это нормально. Но ты ведь говоришь так целый день.
– Ну и размазня ты, парень, – прокомментировал Литума.
Томас договорился встретиться с матерью, когда стемнеет, на улице Аламеда-де-лос-Дескальсос. Он взял с собой Мерседес. Такси он остановил, не доезжая до Аламеды, на улице Пласа-де-Ачо, и дальше они пошли пешком. Сделав несколько кругов, подошли к церкви, где их ожидала мать Томаса, низенькая сутулая женщина в длинном черном платье. Она молча обняла и поцеловала сына, а когда он представил ей Мерседес, так же молча протянула ей маленькую холодную ладошку. Они уселись на шаткую скамью в темном закоулке – ближайший фонарь был разбит – и только тогда начали разговор. Откуда-то из-под юбок женщина извлекла завернутую в газету пачку долларов и вручила ее Карреньо. Она ни о чем не спросила Мерседес, даже не взглянула на нее. Юноша вытащил из свертка часть долларов и, не говоря ни слова, сунул их в сумку матери. Ее лицо не выразило ни удивления, ни радости.
– Удалось узнать что-нибудь о крестном? – спросил Томас.
Она кивнула. И слегка наклонилась вперед, чтобы видеть
– Я собиралась передать ему весточку от тебя, но он пришел сам. Был такой хмурый, что я подумала, сейчас скажет, что с тобой случилось что-то ужасное, что тебя убили, а он сказал, чтобы ты связался с ним как можно скорее.
– Я ему звоню по нескольку раз в день, но его домашний телефон всегда занят.
– Он не хочет, чтобы ты звонил ему домой. Звони ему на службу, лучше до десяти, называйся Чино.
– Когда я это услышал, у меня немного отлегло от сердца, – сказал Томас. – Если он сам пришел к моей маме, если хочет, чтобы я ему позвонил, значит, еще не совсем от меня отвернулся. Правда, мне пришлось ловить его десять дней. Мерседес очень переживала из-за этого, я же, напротив, был только рад, ведь задержка продлевала наш медовый месяц. И вообще, хотя мы тогда боялись, не знали, что нас ждет, все равно у меня это были самые счастливые дни в жизни, господин капрал.
Когда они попрощались с матерью Томасито и вернулись в дом тети Алисии в Барриос Альтос, Мерседес засыпала его вопросами:
– Не понимаю, почему твоя мать принимает все так спокойно? Ее не удивляет, что ты скрываешься, что пришел со мной, что ограбили твою комнату? Разве все, что с тобой происходит, нормально?
– Она знает, как опасно жить в Перу, дорогая. На вид она такая невзрачная, а на самом деле – железная женщина. На какие только ухищрения ей не приходилось идти, чтобы прокормить меня. В Сикуани, в Куско и в Лиме.
Получив доллары, Карреньо пребывал в прекрасном настроении и подшучивал над Мерседес, хранившей деньги в банке:
– В нашей стране опасно доверять деньги банкам, самое подходящее место для них – под матрасом. Вспомни-ка этого метиса на площади Виктории: едва тебя не прикончил. Правда, я доволен, что он порвал твое избирательское удостоверение, теперь ты зависишь от меня. Давай отметим это, приглашаю тебя потанцевать. Ты мне покажешь какие-нибудь фигуры из твоего шоу в «Василоне»?
– Как ты можешь думать сейчас о развлечениях? – запротестовала Мерседес. – У тебя одни забавы на уме.
– Это оттого, что я влюблен в тебя, дорогая, и умираю от желания танцевать с тобой cheek to cheek. [28]
В конце концов Мерседес уступила, и они отправились в «Уголок воспоминаний» на Пасео-де-ла-Република, там никто не смог бы хорошо рассмотреть их лица: романтический уголок почти не был освещен. Там крутили старые пластинки – танго Гарделя, болеро Лео Марини, Аугустина Лары и Лос-Панчос. Они заказали коктейль «Куба либре», им тут же наполнили стаканы. Карреньо говорил без умолку о том, как они будут жить в Майами: он вложит деньги в какое-нибудь транспортное предприятие, лучше по перевозке ценных вещей, разбогатеет, они поженятся, пойдут дети. Танцуя, он сильно прижимал Мерседес к себе, жадно целовал ее лицо, шею.
28
Щека к щеке (англ.)