Ливиец
Шрифт:
Ночь прошла спокойно. Утром я провел ревизию и обнаружил, что доспехов, копий и секир у нас в избытке, а вот еда подходит в концу. Кроме рыбы, которую мои люди били дротиками прямо с борта, на корабле имелся груз фиников, изюма, лепешек из пшена и проса, кувшинов с пивом и вином. Но люди Асуши, отмечая победу, так приложились к нашим запасам, что их теперь хватило бы на пару дней для двух десятков человек. Конечно, находясь на вражеской территории, мы могли разорить любую деревню, но этого мне не хотелось. С одной стороны, по моральным соображениям, с другой – по тактическим: наверняка
Поразмыслив, я велел править не точно на север, а взять немного к западу, к Саису. Саис был крупнейшим портом на нильских берегах, через который шла торговля с финикийцами.
– Зачем нам запад, мой господин? – поинтересовался кормчий Осси.
– Затем, что нам нужны вино и еда. Держись, как и прежде, вдали от деревень и лодок, но высматривай корабль.
– Наш господин мудр, – хищно усмехнулся Иуалат. – Все, что нужно, мы найдем у торговцев из Джахи. Вино у них, правда, поганое, но если нет фиников с прямой пальмы, сгодятся и с кривой.
Кормчий задумчиво почесал затылок:
– Судно из Джахи… хм-м… Клянусь пупком и выменем Хатор, кого-нибудь мы встретим! Их много плавает в Та-Кем в месяцы хойяк и тиби, когда у нас прохладно. Они идут вдоль берега Уадж-ур, затем поворачивают в рукав Хапи и швартуются в Саисе. Ну, подловим купца!
Он велел одному молодому воину влезть на мачту, другому встать у носового украшения. Ветер был слабый, парус на мачте едва трепетал, и мы двигались на веслах. Гребли неторопливо, чтобы не устать.
Я устроился на корме, в раскладном кресле из позолоченной крокодильей кожи. Труп Асуши лежал у моих ног, и пахло от него не очень приятно. Вдыхая мерзкий трупный аромат, я все больше убеждался, что не довезу свой трофей в целости. Иуалат, сидевший на палубе, и Осси у кормового весла тоже морщили носы. Наконец сотник пробормотал:
– Смердит, как пасть гиены… Плыть еще два дня, господин, и девать его некуда.
– Некуда, – согласился я.
– Полагалось бы сунуть в амфору с медом или вином, но меда у нас нет, а вина мало и тратить его жалко. – Он призадумался, затем произнес: – Я видел, мой господин, как два шакала, чьих имен я не знаю, спорили над твоим бесчувственным телом. Скажи, что они хотели сделать с тобой?
– Отрубить голову и руку, а остальное бросить крокодилам, – пояснил я.
– Ну что ж… – Иуалат потянулся за секирой. – Что пожелаешь ближнему, то Амон пошлет тебе…
Дважды сверкнула бронза, черная кровь хлынула на палубу. Едва успели швырнуть труп за борт и окатить доски водой, как дозорный на мачте завопил:
– Джахи, семер, Джахи! Вижу судно с парусом! Прямо с восхода Ра плывет! Парус красный, борта – как воды Хапи, нос – как змей, свившийся кольцом!
– На весла! Все на весла! – рявкнул Осси.
Я сел к переднему веслу в паре с Иуалатом. Кормчий вытащил из-под кормового настила барабан и длинную колотушку, зажал правило у бедра, примерился и грохнул. Бах-бабах! – гулко раскатилось над водой, потом посыпались мерные удары: ба-бах, ба-бах! Люди, не выпуская весел, не снижая темпа, гребли, оживленно зашумели и стали оборачиваться с вытянутыми шеями. Теперь корабль на встречном курсе можно было разглядеть с гребных скамей. Крутобокий, большой, из бурых потемневших досок, с багряным квадратным парусом, он, в отличие от нашей низко сидящей галеры, был предназначен для морского плавания. Несомненно, финикийское судно – об этом говорили и цвет паруса, и очертания бортов, и украшение на носу. Да и кто, кроме финикийцев, мог плыть в этих водах на таком корабле?
В море и при хорошем ветре они бы от нас ушли, но только не на реке, при почти полном безветрии. Нашим преимуществом были легкость, десять пар весел и сильные опытные гребцы, коих подогревала мысль о финикийских богатствах. Впрочем, корабль не думал сворачивать и пускаться в бегство. Когда мы сошлись на сотню метров, над его бортом возник дородный бородатый муж в алой хламиде и, коверкая слова, сообщил на плохом египетском:
– Я Хирадж, купец из Библ! Вы быть люди Мендес или Танис? Мы плыть Саис, потом идти Танис, лизать пыль у пятки фараон и поднести дары!
– Скоро в задницу меня лизнешь, жабий помет, – осклабясь, буркнул Иуалат.
Я поднялся и полез на носовой настил, придерживая у пояса ножны с кинжалом и секиру. Сотник и двое воинов в полном вооружении последовали за мной.
– Унофра, носящий топор за светлым Урдманой из Мендеса! – Представившись, я грохнул кулаком по бронзовой пластине панциря. – Послан охранять тебя, Хирадж!
Расстояние между нами сократилось метров до пятидесяти. Десять человек остались на веслах, остальные, прикрываясь бортом, натягивали доспехи. Осси отставил барабан и правил прямо на финикийца. У ног его лежал свернутый кольцом канат.
– Охранять? Почему охранять? – удивился бородатый Хирадж. – Мой иметь охрану! Вот!
Рядом с ним появились четыре разбойного вида рожи – филистимляне, судя по форме шлемов и золотистым волосам.
– Война, – пояснил я. – Можешь не добраться до Саиса и Таниса, и фараонские пятки будут не облизаны. Прикажи спустить парус, Хирадж. Я поднимусь на борт со своими людьми.
Купец озабоченно дернул себя за бороду и что-то выкрикнул. Парус пошел вниз, течение развернуло корабль кормой к нам, галера скользнула вдоль его борта и остановилась, удерживаемая пятью парами весел. Осси метнул канат. Второй полетел со скамеек, где сидели гребцы.
Я прыгнул на палубу финикийца, Иуалат и двое воинов – за мной. Еще четверо, подтянув второй канат, лезли на корму – тоже в доспехах, с горящими в предвкушении грабежа глазами.
– Что везешь, достойный Хирадж? – спросил я, окинув корабль быстрым взглядом. Судно было вместительное, и кроме четырех охранников-филистимлян на нем имелось двадцать финикийских мореходов. Правда, безоружных, если не считать изогнутых ножей.
Купец охотно перечислил товары:
– Пурпурый ткань сорок мотков, мебель кедровый – ложа, сиденья и скамейки для ног, слитки серебра и бронзы, голубой персидский камень, украшений – браслет, ожерелье, наголовный обруч. Еще везти сирийский клинок и вино в амфор.