Лобное место. Роман с будущим

Тополь Эдуард Владимирович

– Но звоните только в самом крайнем случае, – предупредила Люся. – Во-первых, чтоб никто там этого не видел. А во-вторых, минута связи с нами будет вам стоить сорок баксов. А теперь – всё, вперед и ни пуха!

Акимов уже открыл рот, чтоб послать ее, как положено, к черту, но я остановил его и протянул Люсе правую ладонь:

– А командировочные?

– Какие командировочные? – удивилась она.

– Ну как же! Ты забыла? Студия «Тимурфильм» отправляет нас в командировку по сбору материала для сценария и фильма.

Нам положены командировочные.

Она усмехнулась:

– Умник ты, Антон! Ладно, будут вам командировочные. Ты знаешь, какие они были в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом?

– Знаю, читал. Суточные два рубля шестьдесят копеек плюс гостиничные и транспортные.

– Ну, вот привезете отчеты, тогда и сочтемся. Вы же получили аванс. Так что не шикуйте, вы теперь советские люди.

В 8.45 утра эти «советские люди» съехали с Садового кольца на Верхнюю Радищевскую, пересекли Берниковскую набережную и подъехали к трехэтажному зданию суда Пролетарского района в Серебряническом переулке. И удивились – здесь у его входа стояла большая, человек двести, толпа молодых и пожилых людей с зонтиками, в плащах и зимних пальто. Часть из них окружила шестидесяти-с-чем-то-летнего мужчину крепкого сложения в потертом генеральском кителе без погон. Стоя с непокрытой, крупной и бритой наголо головой, он держал в руках какие-то бумаги, которые все подписывали.

Вокруг этой толпы и на противоположной стороне мостовой группами и поодиночке стояли и ходили милиционеры в форме и без, молодые люди с повязками дружинников и без и просто пьяные мужики и бабы. Несколько мужчин в штатском, но с явно офицерской выправкой и с фотоаппаратами в руках с разных сторон фотографировали толпу собравшихся. А поодаль мялись иностранные журналисты, одетые в яркие импортные куртки и плащи, в руках у них тоже были фото– и кинокамеры, но снимать им, видимо, не разрешали сторожившие их милиционеры и гэбисты.

Я опустил стекло в правой дверце машины и спросил у проходившего мимо бородача в сером плаще:

– А что тут происходит?

Он зыркнул глазами по «Волге», по мне, по Акимову и Алене, сидящей сзади, и сказал сквозь зубы:

– Валютчиков будут судить.

Я удивился:

– Валютчиков? А кто этот мужик в кителе?

– Григоренко, тля. Генерал, сука, – процедил он и вдруг рванул с места, торпедой врезался в толпу вокруг генерала, выхватил у него подписанные публикой бумаги и стал яростно рвать их.

– Что вы делаете? Это хулиганство! Какое вы имеете право? – зашумела толпа.

– Это письмо Брежневу, чтобы нас пустили в зал суда, – так громко, чтобы слышали иностранные журналисты, сказал ему генерал. – Зачем вы его порвали?

– А я не рвал, – вдруг так же громко заявил бородач. – Я хотел подписать, а вы сами порвали.

– Он провокатор! – зашумела толпа.

– В милицию его!

– Да он сам мент, вы что, не видите? Петр Григорьевич,

не связывайтесь с ним. У нас есть второй экземпляр…

Каким-то образом наша «Волга» оказалась окруженной людьми – это к началу судебного заседания подошли еще и сочувствующие подсудимым, и сотрудники так называемых «силовых структур». Стоя возле рослого капитана милиции, расхлестанный пьяный закричал на собравшихся:

– Вы чо собрались? Почему не на работе?

– Потому что здесь судят наших друзей, – стала объяснять ему молодая беременная женщина. – Если бы ваших друзей судили, вы бы пришли на суд?

– У меня нет друзей-антисоветчиков! Вас всех перестрелять надо, сука беременная! Или в Яузе утопить!

– Да они тунеядцы! Гниды! – поддержала его пьяная баба. – Я бы по ним катком проехала, передавила паразитов! Чо ты зенки вылупила, проститутка беременная? Может, ударить хошь? Ну! Вдарь!

Рослый капитан милиции выжидающе улыбался.

– Не надейтесь, – вдруг сказал ему генерал Григоренко. – Никто не будет вступать в драку и не поддастся на провокацию.

Капитан отвернулся, но беременная оказалась не робкого десятка, она подошла к капитану:

– А почему вы не вмешиваетесь? Вы же своим поведением одобряете хулиганов.

Капитан посмотрел на нее сверху вниз и усмехнулся:

– Я не могу затыкать рот рабочему человеку. У нас свобода слова.

Но женщина не отступала:

– То есть пьяных подонков, которые призывают к расправе, вы охраняете? А людей, которые призывали к свободе, судите?

– А я рабочая! – тут же закричала ей пьяная баба. – Если я выпила, то на свои деньги. А вы тут все фашисты и жиды недобитые!

Пожилой мужчина сказал ей интеллигентно:

– Вы лжете. Вот там, за углом вас даром поят, чтобы вы нас на драку спровоцировали…

В этот момент в переулок въехал «воронок» и тут же свернул в зеленые железные ворота во двор судебного здания. Толпа потянула головы вслед «воронку» и стала выкрикивать:

– Ребята, держитесь! Мы с вами! За вашу и нашу свободу!

Железные ворота закрылись, было видно, как изнутри их створки с силой толкали два молодых мента. А к кричавшим подошел тот самый бородач, который говорил со мной и рвал коллективную жалобу Брежневу. Оглянувшись на робко приблизившихся иностранных журналистов, он буквально прошипел демонстрантам:

– Вы докричитесь, суки! Скоро и за вами придем…

Тут я услышал какой-то всхлип за своей спиной и резко повернулся – увлеченные происходящим вокруг, мы с Акимовым совершенно забыли об Алене. А она, зажимая рукой рот, рыдала навзрыд, и крупные детские слезы катились по ее щекам.

– В чем дело? – удивился я.

– К-к-как они м-могут?.. – выдавила она сквозь слезы.

Я тронул Акимова за плечо:

– Поехали.

– Куда? – удивился он.

– Во двор. За «воронком».