Лоцман. Власть шпаги
Шрифт:
– Да, вкусное.
Про свои ощущения Бутурлин новому дружку не сказал, хотя точно знал – не показалось! Так все и было – забияка не хотел убивать, сражался понарошку. Зачем тогда затеял ссору? Скорее всего, случайно. Просто вышло так, получилось. А потому уж – куда отступать? Не просить же, в самом-то деле, прощения. Позор!
Заночевал лоцман здесь же, неподалеку, на пристани, на переполненном постоялом дворе. Ну, правильно же – ярмарка, народу полно. Хозяин поначалу не хотел и слышать о новом постояльце, но, узнав капитана,
– Пожалуйста, пожалуйста, господин капитан. Раз уж это ваш друг… Сразу видно, достойнейший молодой человек! Прошу, прошу вас… На втором этаже, пожалуй, слишком уж людно да и, правду сказать, душновато… А вот во дворе, под навесом, вам будет удобно. Согласны?
– Согласен, – пьяно кивнув, Бутурлин махнул рукой Йохану и почти без сил повалился на постеленную солому.
– Жги-и! – патлатый дьяк с длинным горбатым носом яростно сверкнул глазами. Голый по пояс палач, лоснящийся от жаркого пота, поднес пылающий факел к груди подвешенного на дыбе Никиты. Молодой человек страшно закричал, дернулся… противно хрустнули вывернутые суставы.
– Жги-и! – снова закричал дьяк, однако ж палач, отбросив в сторону факел, вдруг выхватил из-за спины кнут… на глазах превратившийся в огромную извивающуюся змею с острым жалом!
– Ты зачем, щучий сын Бутурлин, крицы медные из земли свейской возишь беспошлинно? – прищурившись, строго вопросила змея хриплым пропитым голосом приказного подьячего.
– Это все не я! Это он, Йохан! – попытался было оправдаться Никита Петрович.
Да что там! Змей-то его не слушал, распахнул пасть, да ка-ак рявкнет:
– А ну, встать! Вставай, говорю!
– Вставай, господине!
– А? Что-чего?
– Вы, господин, вчерась наказывали с утра пораньше разбудить, – согнувшись в поклоне, почтительно напомнил длинноволосый служка.
– Ах да… – вытерев выступивший на лбу пот, Бутурлин уселся на сноп, постеленный ему вместо матраса, и быстро осмотрелся вокруг.
Ни дьяк, ни палач, ни дыба, ни тем паче говорящая змея нигде поблизости обнаружены не были, что уже само по себе успокаивало. Правда, ненадолго.
Отблагодарив расторопного служку медной московской монеткой – пулом, – Никита Петрович наскоро умылся здесь же во дворе из медного рукомойника и, вытерев лицо полотенцем, принесенным все тем же слугой, глянул на восходящее солнышко.
– Эх, что я вчера натворил-то! Хотя… ничего такого. Многие и гораздо больше творят. Гораздо, гораздо больше.
– Что вы сказали, господин? – хлопнул глазами служка.
– Говорю, братец ты мой, что денек нынче хороший будет, погожий.
– А, пожалуй, и так… Господин завтракать желает?
Завтракать господин Бутурлин не пожелал, потому как собирался отправиться в гости, навестить друзей-приятелей да уговорить их пойти в сваты.
В те времена все вставали рано, поднимались с солнышком и, отстояв заутреню или просто сотворив молитву, сразу принимались за труды. Памятуя об этом, Никита Петрович решил сначала зайти не к доктору –
Еще на подходе к дому Бутурлин услышал звуки ударов и громкие крики. Старый пират в очередной раз наставлял на путь истинный своего вороватого слугу.
– Вот тебе, плут, вот тебе! – наставления щедро перемежались португальскими ругательствами и проклятиями, точного значения коих Никита Петрович не ведал. Впрочем, зато он прекрасно знал, что сеньор Рибейруш – человек хоть и вспыльчивый, но отходчивый. В чем не имелось никаких сомнений и у подвергаемого экзекуции слуги, кричавшего вовсе не от боли, а «порядка для».
Португалец жил на самой окраине, в двухэтажном деревянном доме, а точнее сказать – в избе, выстроенной на подклети. На просторном дворе, окруженном высоким забором, в летнее время и проходили занятия – как хороших манер, так и шпагой.
Услышав знакомый голос, молодой человек заглянул в незапертые ворота и, приподняв шляпу, вежливо поздоровался:
– Olа, senhor velho pirata! [6]
– Ола, ола, – отпустив слугу – действительно, плутоватого с виду парня, сеньор Рибейруш распахнул объятия: – Ах, кого я вижу?! Мой любимый ученик. Ну, как так у вас, в Шихвине? Открыл школу добрых манер? Нет, што ли?
6
Здравствуй, старый пират!
Как и все португальцы, сеньор Жоакин щедро снабжал свою речь обилием шипящих, над чем не преминул поиздеваться гость. Так, чуть-чуть… слегка…
– Не Шихвин, Жоакин, а Тихвин. Сколько раз тебе говорить?
– Ах, извини, извини… Desculpe!
– То-то, что извини… – обнимаясь с хозяином, хмыкнул Бутурлин. – Это у вас там все шипят, словно змеи. Каркавелуш, Оэйраш, Кашкайш. И этот еще… Эшторил. И поэт ваш, Камоэнш, который Луиш.
– Ты еще плута Шиаду вспомни! – расхохотался португалец. Черная окладистая борода его, кое-где тронутая серебристыми нитями седины, затряслась от смеха, грива седых волос рассыпалась по плечам. Крепенький, коренастый, сеньор Рибейруш, скорей, напоминал крестьянина, нежели дворянина, пусть и обедневшего.
Про Шиаду Никита Петрович помнил: был такой в Лиссабоне монах и плут. Или плут и монах, не важно.
– Вот мой новый слуга – точно Шиаду! – погрозив кулаком испуганно выглянувшему из летней кузни парню, старый пират ухмыльнулся и, подхватив гостя под руку, тотчас же повел к беседке, что располагалась в дальнему углу двора.
– Ты, друг мой, надеюсь, не завтракал?
– Ну, раз уж я к тебе все ж таки заглянул…
– Так вот, садись! Садись же, друг мой. Сейчас я угощу тебя отменной бакаляу!