Логика прыжка через смерть
Шрифт:
18
Оксана проснулась поздно ночью, в полной темноте. За окном дергался дальний луч авномобильных фар. Невидимый автомобиль повернул, луч скользнул по окну, сделал видимой прозрачную занавеску и косой треугольник потолка. Ей показалось, что в комнате никого нет, совсем никого. Где я? И что я здесь делаю? Для чего я здесь?
– Эй! – позвала она. – Тут кто-то есть?
– Есть. Спи.
– Где ты?
– В кресле.
– Тебе негде спать? Ты бы мог бы, я не возражаю.
– Нет. Я думаю.
– Почему ночью?
– Я привык думать ночью.
– О чем?
– О том куда мы попали и что случилось с этим миром.
– Ну и что же ты придумал?
– Катастрофа.
– Да, катастрофа, – согласилась Оксана, – это я и сама поняла.
Молчание.
– Послушай, – спросила Оксана, – а что говорил тот человек? Он говорил, что тебя нет? Что тебя убили?
– Да. Еще три года назад.
– А за что?
– Грабили дачу, насколько я понял, а я им помешал.
– А у тебя есть, что грабить? Очень непохоже, чтобы здесь что-то грабили.
Слишком все в порядке. И ты, когда вошел, узнал расположение вещей.
– Может быть, забрались случайно. Я ведь не могу о том знать. Меня там не было.
Я не помню всей жизни человека, – думал он, – человека, который был убит в этом мире, невинный. Люди поклонялись Христу, которого распяли, невиновного – но мне больше жаль тех невинно убиенных, которые навсегда останутся безвестными.
Человек умирает не только телом, он умирает в других людях – и потому Сын Человеческий вечно жив на земле; даже на такой мертвой земле, как эта; а тысячи безвестных – мертвы. Я не помню того вечера, когда он заснул в последний раз, наверняка полный надежд и с радостью ожидающий завтрашний день (так обычно засыпаю я, если на душе не лежит очередной камень) и ему наверняка снились формулы, ведь он был ученым. Я не помню, как его разбудили, как ударили, как он оборонялся и почему не сумел защитить себя, я не помню, как ему хотелось жить в ту последнюю ночь. И я никогда не вспомню, потому что то – он, а это – я. И я никогда не смогу его спасти, потому что смогу уйти только в свой мир, а прошлое этого мира для меня заказано. Та жизнь невозвратима. Тот невинный человек абсолютно погиб и то, что я сейчас сижу здесь, живой, ничего не меняет. Я не могу простить этого убийства. Такие вещи прощать нельзя. Интересно, любил ли он звезды так, как их люблю я? И что мне делать с его воспоминанием о механической ящерице – просто забросить на дальнюю полку памяти? Я мыслю не по уставу. Влияние местности.
– Я все думаю, – сказала Оксана, – если тебя нет, то кто же сейчас сидит и говорит со мной?
– Я.
– Я понимаю, что ты. Но ты же остался там? В земле закопаный? Они разрезали твое тело и закопали. Потом оно совсем сгнило, остался только скелет.
А может, и скелета не осталось. Тогда кто сидит здесь?
– У меня не было тела здесь и я взял его оттуда.
Правильный вопрос. Если меня убили, значит, мое тело сгнило в здешнем грунте три года назад. Тогда чье же тело сидит сейчас в этом кресле? В этом кресле сейчас сидит то, чего не существует и не может существовать. Мое человеческое тело уничтожено. Значит, это н е ч е л о в е ч е с к о е? Значит, моя душа надела на себя первое попавшееся, чтобы прикрыть свою наготу? И, если я не человек, то нужно ли мне есть, пить, дышать, спать? Я не хочу ни есть, ни пить, ни спать. Я все же дышу. А что если?
Он задержал дыхание и подождал минуты полторы. Дышать совершенно не хотелось. И игла, которая не прокалывала кожу – потому что это была нечеловеческая кожа? Дело не в игле?
– Эй! – снова позвала Оксана, – ты сидишь так тихо, что, мне кажется, тебя здесь нет. Мне страшно.
19
Утром, когда Оксана еще спала, он отправился в город, оставив ей ничего не объясняющую записку. Утренняя электричка мало чем отличалась от пригородных поездов позапрошлого века, которые он видел в исторических фильмах, только была чуть чище, с пластиковыми сидениями вместо деревянных, да еще приходилось компостировать талончик, как в древнем трамвае. На входе стоял человек в военной форме и светил фонариком в лицо каждому входящему. На билетике пришлось записать данные о себе. Для этого имелась специальная авторучка, закрепленная на прочном шнуре. «Зачем?» – чуть был не спросил он, но вовремя сдержался.
Совсем необязательно демонстрировать свое незнание обычаев. Например для того, чтобы после аварии легче было опознать тело. Форма заботы о пассажире. Все пассажиры входили по одному. Семьи расставались на платформе и ехали в разных вагонах. А это я уже никак не могу объяснить, – подумал он.
Человек в форме направил фонарик и посмотрел, прищурившись. Судя по лицу, безнадежно туп.
В вагоне у дверей стоял еще один такой же – а еще Коре быстро нашел троих переодетых. Наблюдателей здесь прятать не умели. Или не хотели. В углах под потолком четыре камеры. Снимают со всех сторон. Стекла армированы, а на дверях замки. Сбежать из такого вагона не легче, чем из тюремной камеры.
Первой и главной задачей сейчас было выяснить содержание задания.
Арей, человек, убитый три года назад, что-то помнил. Коре время от времени сканировал его память, но находил лишь мелкие детали. Слишком многое стерто.
Правда остается информация о месте работы (лаборатория полимерных процессов им.
Кондратия Рылеева) и месте жительства. Еще намеки на нечто недозволенное. То был неслучайный человек и погиб он тоже неслучайно. Нужно расшифровать и восстановить его жизнь, найти документы, знакомых и предметы.
Сегодня под утро он сумел припомнить кое-что полезное: в Ыковке жил человек, с которым Арей был тесно связан. Нет, не партнер, а только дойная коровка. Полусумасшедший изобретатель бомб. Человек, который с детства одержим идеей взорвать всю планету и, таким образом, переустроить мир. За тридцать лет изобретательства тот человек сделал несколько оригинальных находок и попытался заинтересовать ими местные органы. Местные органы не заинтересовались. Такова уж особенность осиан, что они обожают смотреть вдаль, но ничего не видят у себя под носом. Арей, убитый три года назад, следил за бомбосозидателем и передавал своим все, что считал полезным. Но это не было его основным заданием.
Тот изобретатель жил в домике, огражденном высокой бетонной стеной. Все подходы к домику просматривались и контролировались. Под домиком – двухэтажный бункер, причем самый нижний этаж глубоко вкопан и сдвинут в сторону. Это и лаборатория и бомбоубежище. В домике не принимали гостей; Арей был единственным исключением. Надо бы наведаться туда и посмотреть, чего там гений наизобретал за три года. Но не это главное.
Но сначала в лабораторию, – думал Коре, – туда, где мог сохраниться тайник с документами. Потом домой. Если там меня не ждут, то я идиот.
Улицы города в семь утра были привычно пусты; мигалки светофоров просвечивались до самого центра. Утро казалось слишком теплым, потому что не было ветра и воздух имел привкус стоячей воды. У подъезда помпезного здания странно одетый человек рекламировал странную видеосистему, которую называл «следилкой». Одежда его состояла из красной рубахи, застегнутой сбоку, и синих штанов, заправленных в резиновые сапоги. Время от времени пробегали мелкие дети, все в одинакой неудобной форме – и мальчики, и девочки. Каждый мальчик нес заостренную палку. На фуражках инициалы «К. О.» Наверное, здесь нет ускоренного образования и детям приходится учиться по многу лет.