Логика. Том 1. Учение о суждении, понятии и выводе
Шрифт:
§ 14. Объективная значимость суждения и принцип тождества
Объединением в одно целое различных представлений еще не исчерпывается сущность суждения. Вместе с тем в каждом законченном суждении как таковом заключается сознание объективной значимости этого объединения в одно целое.
Но объективная значимость покоится не непосредственно на том, что субъективное сочетание соответствует отношениям соответствующего сущего, а на необходимости объединения в одно целое.
Необходимость эта коренится в принципе согласия (Princip des Uebereinstimmung), который вместе с тем имеет своей предпосылкой постоянство представлений. Но эти логические принципы не могут ручаться за реальное тождество вещей.
1. Все те дефиниции суждения, которые ограничивают его просто субъективным сочетанием представлений
2. Но объективная значимость имеет многоразличный смысл. Прежде всего необходимо отличать словесную, номинальную значимость от фактической, реальной. Если я утверждаю: «это есть красное», – то тут прежде всего может возникнуть вопрос, называю ли я красным то, что весь мир называет красным. Та объективность, какая оспаривается у моего суждения, относится к тому словоупотреблению, которое противостоит субъективному произволу как объективная норма, как общий закон. Всякий словесный спор вертится вокруг вопроса об этой значимости. Спор этот возможен отчасти благодаря тому, что субъективные и индивидуальные значения слов отличны от того, что общепризнано; отчасти благодаря тому, что само общее словоупотребление не определено точно и границы отдельных слов шатки.
3. Но если номинальная правильность налицо, которая implicite соутверждается во всяком суждении, поскольку оно хочет быть высказано и понято; если говорящий связывает со своими словами те же самые представления, как и всякий другой, то теперь речь идет о том, что сочетание представлений утверждается как объективно значимое, а высказанное положение как истинное, и этим заявляется притязание на то, чтобы положение это встречало к себе веру и чтобы каждый о том же самом предмете совершал то же самое суждение.
Установить эту объективную значимость не так просто, как это могло бы казаться, когда говорят, что между соответствующими объективными элементами должна-де существовать та же самая связь, как и между элементами суждения, или что мыслимое должно-де иметь место. Ибо особенностью нашего мышления, движущегося в рамках суждения, является то, что его процессы не совпадают с сущим, которого они хотят коснуться. Если оставаться при рассмотренных до сих пор суждениях, которые отдельным вещам приписывают свойства и деятельности или наименовывают их нарицательным именем, то прежде всего представлению предиката как таковому, которое по своей природе является общим и прямо не имеет в виду ничего единичного, кроме отдельно сущего представленного, – этому представлению предиката прежде всего не соответствует ничто сущее в том смысле, как оно соответствует представлению субъекта. В то же время все слова (за исключением собственных имен) суть непосредственно знаки представлений, которые хотя и образованы из наглядных представлений о сущем, но изображают это последнее не как единичное, как оно существует в данном частном случае. С этим находится в связи второе обстоятельство. Суждение предполагает разделение в мыслях субъекта и предиката. Оно совершается в познании единства двух элементов представления, которые до этого вели для нашего сознания раздельное существование. В сущем, которого мы хотим коснуться своим суждением, нет этого разделения. Вещь существует лишь вместе со своим свойством, это последнее лишь вместе с вещью, и оба они образуют нераздельное единство. Равным образом тело существует лишь как покоящееся или как находящееся в движении; его состояния нельзя реально отделять от него. Общее и единичное, предикат и субъект в своем предшествующем разделении и в акте своего соединения не находят себе, следовательно, в сущем ничего соответствующего. И поэтому нельзя говорить, что соединение элементов суждения соответствует соединению аналогичных объективных элементов. Лишь когда мы снова уничтожаем субъективное разделение субъекта и предиката посредством самого же акта суждения и благодаря этому мыслим единство обоих, – лишь тогда мы возвращаемся к сущему, которое нераздельно остается единым и никогда не проделывает реального разделения, которое соответствовало бы простому различению. Distinctio rationis не соответствовала никакая distinction realis.
Итак, если характеристическая сущность акта суждения заключается в том, чтобы быть функцией чисто субъективного характера, то и его объективная значимость должна иметь иной смысл, нежели тот, какой имеет сходство связи суждения с объективной связью. И смысл этот можно понять лишь в том случае, если принять в соображение особенную природу наших представлений, выражающих предикат.
4. Если иметь в виду одни только наипростейшие суждения наименования, как они, не будучи опосредствованы выражающими подведение умозаключениями, высказывают непосредственное совпадение образов, то, предполагая номинальную правильность, значимость такого суждения, как мы их понимаем в обыкновенной жизни, выражается в следующем. Во-первых, наглядное представление и простое представление покрывают друг друга, что является чисто внутренним отношением; а затем субъективный наглядный образ, который хочет быть копией объективной вещи, действительно соответствует этой последней, т. е. тут имеется в наличности тот же самый субъективный образ, который по общим законам нашего чувственного наглядного представления должен был бы пробудиться у всякого благодаря тому же самому предмету Суждение «это снег» объективно значимо, если увиденное покрывается представлением, которое всеми обозначается как «снег», и если оно ясно видимо для всякого нормального глаза. Объективная значимость сводится, следовательно, к тому, что как процесс образования наглядного представления, так и акт суждения выполняются общезначимым образом. При согласии относительно значения предиката спор может идти лишь о том, видит ли высказывающий суждение «это снег» правильно, т. е. как все другие, и видит ли он при условиях правильного познавания. Но это, в частности, чисто индивидуальная quaestio facti, которая не может решаться ни по какому общему правилу. Но общий вопрос, откуда у нас это право – относить наши представления к действительным предметам и приписывать воспринятому независимое от нас бытие, – этот вопрос принадлежит к иной области, а не к области логики. Те субъективные функции, которые проявляют свою деятельность в суждении, нисколько не изменяются от того, в каком смысле решается вопрос о лежащей в основе обычного мышления предпосылке, что мы познаем сущее, – решается он положительно в реалистическом смысле или же истолковывается в смысле идеалистическом, так что бытие обозначит лишь нечто необходимо и всеми одинаковым образом представляемое.
Наша логика прежде всего не может ничего решать относительно той метафизической значимости, какую мы приписываем нашим представлениям. Она исследует мышление как субъективную функцию и ничего, следовательно, не может решить относительно значения наглядного образа.
Но мы считаем невозможным, чтобы в то время, когда бывает дано наглядное представление и представление предиката, во внутреннем акте объединения в одно целое было возможно различное, и чтобы один сходные представления не считал сходными, а другой различные представления считал бы сходными. Ибо мы в себе самих имеем непосредственную уверенность относительно необходимости нашего объединения в одно целое и относительно невозможности противоположного. Так что мы должны были бы исключить из общения мышления всякого, у кого мы предполагаем иной результат. Другими словами, суждение является для нас объективно значимым потому, что необходимо сходное полагать как одно и то же24.
5. Можно было бы попытаться в только что найденном принципе вновь усмотреть то, что в традиционной логике называется принципом тождества. Ибо этот последний именно должен обосновывать значимость тех суждений, которые субъекту приписывают предикат, и поэтому он должен быть основным законом нашего мышления25.
Но, к сожалению, слово «тождество» с течением времени стало очень многосмысленным, и так называемый закон тождества применяется в весьма различном смысле.
Во-первых, согласно формуле «А есть А» он должен был бы утверждать, что всякий объект мышления тождествен себе самому, – он должен быть мыслим именно как этот, а не как какой-либо иной.
Затем как принцип всех утвердительных суждений, он должен был бы высказывать, что субъект и предикат должны стоять в отношении тождества, дабы суждение было возможно или значимо (смотря по тому, был он установлен как естественный закон, согласно которому всегда совершается акт мышления, или же он был установлен как закон нормальный, согласно которому должно мыслить, и в таком случае как критерий значимых суждений).
Наконец, ему было придано также еще и метафизическое значение, что закон этот будто бы гласит: «всякое сущее безусловно тождественно себе самому», и бытие, следовательно, может быть приписано лишь тому, что безусловно тождественно себе самому, – следовательно, неизменному, которое не содержит в себе никакого множества.
Попытаемся прежде всего установить значение термина «тождество», как оно, согласно своей этимологии, является первоначальным и как оно вообще употребляется за пределами этой главы логики. Термин этот говорит, что то, что мы представляем в различные времена, или под различными именами, или в различных сочетаниях, не есть что-либо двоякое, а одно и то же, что лишь представляется дважды. Ибо к безусловно простому, однократному акту представления термин этот не может даже применяться, как и всякое понятие отношения, он требует двух соотносительных пунктов. Точно так же чтобы познать нечто безусловно не изменяющееся как тождественное себе самому, я должен сознавать, что я представляю его в различные моменты, и я должен сравнивать содержание этого повторенного акта представления.