Логика. Том 1. Учение о суждении, понятии и выводе
Шрифт:
Если эти реальные категории несомненно являются элементами наших представлений о сущем, то само собою также понятно, что там, где речь идет об установлении понятий, сами эти категории должны быть уже наперед фиксированы в понятиях, их необходимо наперед выработать до полной ясности из ненадежного и шаткого применения популярных, руководимых словесными формами различий вещи, свойства и деятельности. Всякое определение понятия в области сущего предполагает, следовательно, признанную теорию о сущности этих категорий, оно лишь постольку является логически завершенным, поскольку логически завершенной является эта теория, и может иметь силу лишь постольку, поскольку допускается эта последняя. А сама возможность такой теории покоится на возможности уверенно создавать согласующиеся понятия о самих категориях, т. е. на возможности доводить до сознания путем анализа наших мыслительных процессов то, что с закономерной необходимостью мыслится всеми, поскольку они мыслят нечто как сущее.
10. Всеобщность рассмотренных до сих пор элементов наших представлений покоится, в конце концов,
11. Этим элементам наших представлений противостоят те элементы, которые даны наглядно благодаря непосредственному ощущению или внутреннему восприятию. С субъективной психологической точки зрения, в отдельных цветах, тонах, запахах и т. д. мы, без сомнения, имеем нечто простое и конечное, нечто воистину элементарное; точно так же и в непосредственном сознании внутренних процессов – удовольствия, боли, желания и т. д. Белый цвет этой бумаги, черный цвет этих букв не может быть далее анализирован; это дано сразу благодаря возбуждению наших органов. Этот цвет повторяется в самых различных комбинациях и пространственных формах, но всегда как одно и то же, далее не могущее быть разложенным. Здесь, следовательно, мы можем, по-видимому, легко установить элементарные признаки, которые хотя никогда не могут быть представлены изолированно – цвет никогда без пространства и т. д., – но, во всяком случае, они легко могут быть удержаны в своем различии от формы и в своем различии друг от друга – запахи в отличие от цветов, цвета в отличие от тонов и т. д. Если где-либо, то именно здесь мы имеем нечто, что может быть лишь названо, но не объяснено, нечто аналогичное буквам алфавита. И если бы возможно было установить, что из этих данных благодаря непосредственному, наглядному представлению элементов, из форм наглядного представления, из реальных и формальных категорий образуется вся совокупность наших представлений, то тем самым был бы описан круг первоначальных признаков.
Но тут возникает вторая из тех трудностей, которые мы подчеркнули в § 40, 8. Всякое определенное ощущение, всякое отдельное чувствование боли есть нечто простое, элементарное. Но число этих различимых простых ощущений бесконечно. Совершенно невозможно фиксировать и удерживать в памяти, в отличие от всех других, все отдельные воспринимаемые оттенки света, теплоты и т. д., из которых каждый доходит до нашего сознания как нечто просто данное. Никакие средства языка не могли бы быть достаточными для того, чтобы справиться с этим бесконечным многообразием. Язык пользуется именно тем обстоятельством, что сходное связано незаметными различиями, и одним и тем же словом он обозначает целый ряд близких друг другу оттенков. Но сходство само по себе есть нечто неопределенное, непригодное для фиксирования в понятии, оно предполагает различие, не указывая его величины. Если мы хотим прийти здесь к определенности понятий, то для этого нет иного пути, кроме как исходить из обозрения всего образованного исчезающими различиями ряда, и в этом непрерывном необходимо провести такие границы, в пределах которых должно иметь силу определенное обозначение. Благодаря этому возникает то, что выше, в § 7, мы назвали всеобщностью слова, в отличие от всеобщности представления. Обозначения цветов, например, до тех пор остаются нефиксированными в понятии, пока не установлен весь ряд всех цветовых оттенков и пока не определено, в пределах каких границ должно иметь силу обозначение «красный», «зеленый» и т. д. О тех средствах, какие имеются у нас, для того чтобы произвести это фиксирование, речь может быть лишь в третьей части. Здесь достаточно установить, что «красное» в том самом смысле является общим для «пурпурно-красного, ярко-красного» и т. д., в каком «протяженный» служит общим для различных тел. Ибо в пурпурно-красном, ярко-красном и т. д. мыслится не тот же самый красный цвет в различных комбинациях; всякое ощущение есть нечто совершенно простое и не может быть разложено на сходный у всех элемент и на элемент отличный87.
Отсюда выясняется также и природа значения таких слов, как «цвет», «тон», «запах» и т. д. Так как «цвет» есть общее к «красному, голубому, желтому» и т. д., то, согласно обычной теории, и понятие цвета должно быть элементом понятий «красный» и т. д. Но «красный, голубой, желтый» суть нечто простое. Что есть цвет – это можно объяснить лишь путем перечисления отдельных цветов. Если слово «цвет» должно иметь наряду с тем еще определенный в понятии смысл, то это может произойти лишь благодаря тому, что, объединяя целый ряд представлений, оно вместе с тем изображает эти последние как отграниченные от других представлений, являющихся несравнимыми, как тона и запахи. Но если должно быть выражено общее, то это возможно лишь посредством отношения; это последнее не обозначает прямо содержания представления, а общее отношение, благодаря которому красный, голубой, желтый и т. д. различаются от других простых ощущений, т. е. отношение к зрению и глазу. Только посредством таких отношений и может быть установлено общее. Но отношения эти не суть элементы самих представлений. Это различие слов, являющихся только общими именами простых признаков, от таких слов, которые действительно обозначают простые элементы представления, необходимо соблюдать строго, ибо иначе вносится путаница в учение о признаках и в связанное с этим учение о высших понятиях и о подчинении понятий. Во всяком случае, и указанные общие имена могут иметь значение в качестве знаков для признаков, поскольку они указывают на нечто общее, что лежит в основе согласующегося отношения.
Но интенсивность ощущения и его различия суть поистине общие понятия. Ибо они сводятся к сопровождающему ощущение душевному возбуждению, смена которого при различных объективных элементах остается той же самой.
12. Но то же самое, что было развито относительно чувственных качеств, по-видимому, имеет силу и в применении к формам и движениям, которые равным образом представляют собой нечто непосредственно наглядное. Также и здесь бесконечное многообразие и незаметные оттенки; также и здесь единичное чувственно наглядное, по-видимому, является чем-то первоначальным и общее (форма, движение), по-видимому, обладает лишь всеобщностью слова. Но это кажется лишь так. Ибо представление об определенной форме – треугольника, четырехугольника, круга – отнюдь не есть что-либо столь непосредственно сразу данное, как ощущение звука или запаха. Схватывание формы требует движения взгляда или руки, и это возвращающееся к себе движение, благодаря которому тело определенным образом отграничивается в пространстве, является в действительности, как эта деятельность, при всяком схватывании формы, с одной стороны, тем же самым; с другой – оно оказывается в своем течении различным образом видоизмененным. Равным образом, при представлении объектного движения тот процесс, благодаря которому оно воспринимается, сравнивание двух или нескольких мест и познание их различия и представление о непрерывном переходе от одного к другому является одним и тем же. Но путь, скорость и т. д. видоизменяются. «Движение, форма» суть поистине общие понятия, «цвет и тон» (как выражение непосредственно данного, не в физическом смысле) суть общие слова или общие имена. Поэтому на одном примере можно показать, что есть движение; но что такое цвет – этого показать таким образом нельзя. Вместе с тем отсюда становится понятным, как всякая теория, исходящая из чувственных ощущений как единственно первоначально данных элементов наших представлений, должна склоняться к тому, чтобы все общее понимать лишь как общие имена; и этот способ рассмотрения она распространяет также на все вещи, раз она рассматривает эти последние как чувственно данные и игнорирует процессы образования их представлений. Сенсуализм и номинализм всегда идут рука об руку.
§ 42. Высшие понятия, подчинение, содержание и объем понятий
На основании анализа объектов на их последние элементы возникают – и притом столь же легко из анализа единичного объекта, как и из сравнения анализов различных объектов – ряды понятий, в которых всякий следующий член детерминирован при помощи дальнейшего различающего признака, а благодаря этому в сравнении с предыдущим он имеет более богатое содержание. Менее детерминированное, более бедное понятие, которое сомыслится в следующем, называется подчиняющим, высшим или родовым понятием; более детерминированное, более богатое понятие называется подчиненным, низшим, видовым понятием; их отношение есть отношение подчинения.
Впрочем, отношение подчинения существует только между понятиями той же самой категории, так как эта последняя определяет смысл синтеза их признаков, и только благодаря этому она делает их сравнимыми.
Объем понятия есть совокупность подчиненных ему низших понятий; он тем больше в пределах того же самого ряда подчинения, чем меньше содержание, и обратно.
От логического объема понятия необходимо различать его эмпирический объем, а от этого последнего объем имени.
О существенных и несущественных признаках речь может идти лишь в отношении к объектам в противоположность данному понятию.
1. Предположим, что важнейшее дело всякого определения понятий, т. е. обозрение признаков по их различным классам, выполнено благодаря завершенной и общезначимой теории образования наших представлений. Допустим далее, что, таким образом, становится ясным, какие признаки предполагают другие и зависят от них (как цвет от протяженной поверхности), что равным образом обыкновенно упускается из виду; какие слова обозначают определенные элементы представлений, какие суть простые общие имена. В таком случае возникает дальнейший вопрос, какой вид должен принять при этой предпосылке наш мир понятий.
Так как всякое завершение понятий всегда примыкает к уже данному материалу представлений и прежде всего имеет задачей реконструировать и определить эти последние; так как, далее, наши всегда уже наличные, безыскусственно и помимо рефлексии возникшие представления примыкают к единичному и суждения, в которых единичное должно определяться предикатами, непрестанно входят в задачу нашего акта суждения, – то дальнейшие отношения между нашими понятиями можно уяснить себе легче всего в том случае, если исходить из задачи: определить в понятии какое-либо данное представление, которое прежде всего вытекает из единичного.