Логика. Том 1. Учение о суждении, понятии и выводе
Шрифт:
3. Отсюда следует, что к отношению заключения к посылкам, если рассматривать их все лишь как гипотезы, могут применяться положения об отношении между основанием и следствием.
Имеет силу, следовательно, не только то, что если посылки истинны, то необходимо истинно и заключение, но также и то, что если заключение ложно, то тем самым должно быть ложным и основание, из которого оно необходимо следует. Но поскольку это основание кроется в двух посылках, постольку из ложности заключения следует только ложность по крайней мере одной посылки – будь то большей или меньшей посылки.
Но не следует, что если посылки ложны, то ложным должно быть также и заключение; и не следует, что если заключение истинно, то истинными должны быть также и посылки. Напротив, из ложных посылок может с силлогистической необходимостью
На этом основании в особенности не следует, что если одна посылка и заключение истины, то поэтому должна быть истинной также и другая посылка. И если известное как истинное положение может быть представлено как силлогистическое следствие двух положений, из которых одно точно так же известно как истинное, то отсюда нельзя делать вывод, что на этом основании истинным является также и другое положение.
Примечания
1. Ср. Windelband, Ueber Denken und Nachdenken (Pr"aludien, 2-изд., с.212 и сл. – Есть русский перевод г. Франка). Рассуждения его содержат в себе, в частности, весьма много правильного и превосходного, – хотя то отношение, какое он устанавливает между «бессознательным» и сознательным хотением, не кажется мне вполне правильно определенным.
2. Повелительное наклонение заключает в себе, конечно, также и утверждение – именно то утверждение что говорящий хочет теперь требуемого им поступка. Желательное наклонение заключает в себе утверждение, что он желает высказанного. Но утверждение это заключается в факте процесса речи, а не в содержании высказанного. Равным образом и всякое содержащее высказывание предположение вида «А есть В» лишь благодаря факту процесса речи содержит в себе утверждение, что говорящий думает и верит в то, что он говорит. Эти утверждения о субъективном состоянии говорящего, который заключаются в факте процесса его речи и которые обладают значимостью при предположении его правдивости, сопутствуют одинаковым образом всякому акту речи, и поэтому они не могут обосновывать отличия различных предложений. Повелительное наклонение «молчи!» выражает, естественно, следующее: «я хочу, чтобы ты молчал». Но тут не имеется в виду непосредственно сообщить этот факт, а определить волю того, к кому обращена речь; тут не требуется веры в истинность повеления, а требуется повиновение. Заключающийся здесь момент я называю не подлежащим перенесению, непереносным, потому что тот, к кому обращена речь, не повторяет волевого акта повелевающего в том же смысле, как он воспринимает в себя мысль говорящего, когда верит в высказывание.
В этом ближайшем и обычном значении повелительного наклонения как выражения определенного индивидуального хотения ничего по существу не изменяется, когда оно принимает форму общего закона. Когда законодатель обращается с повелением к гражданам или членам религиозной общины, то он относится к ним, как индивидуум к индивидууму. Он говорит не затем, чтобы сообщить истину, в которую верят, а для того, чтобы объявить приказание, которое должно выполняться. Является ли повелевающий действительным индивидуумом или коллективным целым, будет ли предположенным мотивом повиновения подчинения личному авторитету или безличному государственному строю – содержанием высказанного одинаково является не сообщение истины, а требование одно делать, от другого воздерживаться.
Точно так же и форма «ты должен», в которой высказываются такие повеления, как в десяти заповедях, прежде всего выражает то же самое. Долженствование (Sollen) есть соотносительное понятие хотения. Кто передает слуге приказание господина, тот говорит ему: ты должен сделать то-то и то-то. В «ты должен» содержится, следовательно, прежде всего то же самое, что и в простом повелительном наклонении, – объявление приказания тому, к кому обращена речь, кого я мыслю зависимым от воли другого, безразлично, будет это третье лицо или даже я сам.
Но, конечно, в этом «ты должен» кроется некоторая двусмысленность, какой нет в простом повелительном наклонении. Ибо «долженствование» имеет также значение собственного предиката в высказывании, которое хочет быть истинным. Оно означает быть обязанным, быть связанным – модальный предикат (см. ниже, § 6, 3, d), который выражает существующее отношение субъективного индивидуального хотения к повелевающей силе или к объективной норме. Первоначальное повелительное наклонение перешло теперь в значение предиката, которое заключает в себе обязывающее отношение повеления к той воле, к которой оно обращается; и утверждение, что я обязан, может быть, в силу предположенного правового или морального строя, истинным или ложным. Подобная же двусмысленность кроется в выражении «мочь», «иметь право» (d"urfen). «Ты можешь» есть прежде всего выражение для мгновенного разрешения, которым я предоставляю свободу воле другого, отказываюсь определять все его действия, препятствовать его хотению. Содержащееся здесь высказывание есть лишь субъективный факт, что у меня нет желания запрещать; собственная цель предложения носит практический характер, постольку «ты можешь» родственно повелительному наклонению. С другой стороны, «мочь» может быть также предикатом действительного утверждения, которое высказывается, что поступок не встречает запрещения со стороны авторитета, что согласно существующему строю поступок этот разрешается.
Наконец, та же самая двусмысленность характеризует и те положения, которые имеют грамматическую форму простого высказывания. Параграф уголовного уложения «кто совершит то-то и то-то, тот будет так-то и так-то наказан» – не имеет в виду сообщить то, что действительно происходит, – как это свойственно формуле естественного закона; но он хочет дать предписание. Но то же самое положение содержит в себе действительное высказывание, когда обрисовывается действие закона. Оно говорит теперь о том, что обыкновенно происходит в пределах определенного государства. Ср. к этому Zitelman, Irrtum und Rechtsgesch"aft, с.222 и сл. Bierling, Zur Kritik der juristischen Grundbegriffe II, 269 и сл.
Простая грамматическая форма не есть, следовательно, безошибочный признак того, что мы имеем дело с утверждением. Утверждением является лишь такое предложение, которое по своему смыслу хочет быть истинным и по отношению к которому может быть поставлен вопрос, истинно оно или ложно.
3. Признаком, отличающим суждение, , от других форм речи Аристотель всегда называет лишь то, что ему свойственно быть истинным или ложным. De interp. 4. , , ’ ф . Так же De anima III, 6.
4. Против Ulrici, Comp, der Logik. 2-е изд. § 72, с. 266, 267. Гегель, который обозначает суждение как акт определения понятия через самого себя, говорит сперва (Logik, Werke IV. 69): «Хотя предложение в грамматическом смысле имеет субъект и предикат, но поэтому оно не есть еще суждение. Для последнего необходимо, чтобы предикат относился к субъекту так, как относятся друг к другу определения понятий, т. е. как общее относится к частному или единичному. «Аристотель умер на 73 году своей жизни, в четвертом году 115 олимпиады» – это простое предложение, а не суждение. Но Гегель замечательным образом добавляет к этому: «О последнем речь могла бы быть здесь лишь тогда, если бы кто-либо в силу тех или иных причин подверг сомнению обстоятельства, время смерти или возраст этого философа, а кто-либо другой утверждал указанные числа. Так, известие «мой друг NN скончался» есть предложение; и лишь тогда оно было бы суждением, если бы возник вопрос, действительно он мертв, или же он только мнимоумерший». Таким образом, и согласно Гегелю всякое предложение является все же суждением, поскольку можно спрашивать об его истинности и требовать оснований для этого. Ср. также замечания Fr. Kern а (Die deutsche Satzlehre, 1883, c. 1 и сл.), которые лишь по ошибке направлены против логики, вместо того чтобы иметь в виду одностороннюю логическую теорию.
5. Е. Husserls своих «Logische Untersuchungen» (1 Teil 1900) выставил возражения против защищаемого здесь понимания. Возражения эти прежде всего касаются установленного нами отношения между логикой и психологией. Логика, по его мнению, должна быть совершенно независима от психологии как эмпирической науки; в качестве «чистой логики» она должна иметь безусловно идеальный облик. Здесь невозможно останавливаться в отдельности на всех его положениях, невозможно вскрыть недоразумения или отразить ложные выводы. Я удовольствуюсь тем, чтобы на примере нескольких характерных положений осветить разницу взглядов.