Логово Костей
Шрифт:
Словно в видении, он заметил маленького мальчика, лет четырех-пяти. Небо было чистым и синим, а день — теплым и ясным. Но откуда-то доносились раскаты грома, и ребенок бежал от своего дома с совершенно определенными намерениями; в руке у него была палка.
Мальчик думал: в курятник залезла лиса.
Но едва он повернул за дом, как вдруг понял, что это был за гром. Гигантская орда опустошителей шла в атаку. Их черные шеренги с грохотом двигались по ближайшему холму. Мальчик увидел их; колени у него подогнулись, рот открылся. Он поднял свою жалкую маленькую
Первый же опустошитель, подошедший к дому, проглотил ребенка целиком, и видение растаяло.
Хозяйка продолжала шептать прямо в ухо Габорну: «Ты — дитя, а мы — орда. Тебе не победить нас».
Габорн чувствовал, это видение не было вымыслом. Госпожа показала ему то, что действительно случилось на пути орды к Каррису.
Тьма сгущалась. Долгое время Габорну казалось, что его душу исторгнут из тела и сделают из нее игрушку для Ворона.
Но постепенно он начал понимать. У нее не было такой власти. Если бы была, она бы стерла все человечество с лица земли много веков назад.
Едва он понял это, клубящаяся тьма начала таять — и через некоторое время исчезла.
И Лоуикер, и его отсеченные конечности исчезли тоже, словно кто-то хотел уничтожить все улики. Перед ним был чистый пол, отполированный ногами многих тысяч опустошителей.
Сердце Габорна продолжало бешено колотиться о ребра.
Хозяйка атаковала его. Почему?
Габорн мог придумать только два объяснения. Первое — она мучила его для собственного удовольствия. Но могло быть и так: она сделала это потому, что испугалась.
Почему она может бояться меня, думал Габорн. Какую опасность я представляю для нее?
Он вернулся назад, к тому моменту, когда видение началось. Габорн размышлял о том, как ему победить существо, состоящее из чистого зла — зла, живущего не в теле, но в душе.
Он с трудом встал на колени, начиная понимать, что произошло. Она старалась сбить его с мысли, помешать ему думать об этом. Габорн знал, если он продолжит размышления, то подвергнется новой атаке.
Ну что ж, пускай, сказал себе Габорн. Я хочу покончить с ней. Я ненавижу ее.Он поднялся на ноги.
Тогда она повернет эту ненависть против тебя самого, зашептал голос в глубине его сознания. Она предложит тебе ненавидеть тех, кто ей служит, и, в конце концов, одолеет тебя. Зло стонет и плачет лишь тогда, когда ты становишься добрее.
Темные смерчи исчезли, и мир наступил в сердце Габорна, несмотря на то что словно из дальней дали до него доносились стенания локуса.
«Учись любить всех людей равно, — писал Эрден Геборен, и эти слова теперь звенели в его голове, словно Эрден Геборен стоял прямо перед ним. — Жестоких так же, как добрых».
« Жестоких так же, как добрых», — повторил Габорн. Сомнения мучили его. Он подумал о короле Лоуикере, убийце собственной жены.
Что я должен был сделать с ним?
Он вспомнил сотни жестоких людей, которых отказался Избрать. Он вспомнил, как он ненавидел Раджа Ахтена.
«Учись любить всех людей равно. Жестоких так же, как добрых».
Избирая тех, кто останется жить, и тех, кто умрет, Габорн старался соблюдать какое-то правило. Он отказывался Избрать сильных, которые позволяли умирать слабым. Он отказывался избирать мудрых, позволявших умирать глупым. Он избирал старых и молодых, мужчин и женщин, жителей Рофехавана и Индопала.
Он установил только одно правило. Он отвергал злых и бессовестных. Он чувствовал, что это справедливо. Ибо человек может родиться глупым, или слабым, или уродливым и удача может отвернуться от самых предусмотрительных, но за свой характер человек должен нести ответственность. Иначе мы придем к анархии.
Тогда пусть они несут ответственность и за свою слабость, шептал тот же голос. Но наказывай их за их собственные прегрешения по той мерке, какую они заслужили, не позволяй твоему гневу становиться судьей.
Габорн остановился на этой мысли.
Он чувствовал себя дураком. Он причинил боль и горе Духу Земли и утратил способность предупреждать своих Избранных об опасности. Из-за его, Габорна, слабости сегодня ночью в Каррисе будут погибать женщины и лети.
Кто накажет меня за мою глупость, думал Габорн.
Он знал ответ. Люди умрут, а он останется жить, это и будет его наказанием.
А вдруг он может сделать что-то еще?
Эрден Геборен сказал, мол, он должен любить жестоких и коварных, стараться помочь им даже тогда, когда они ослеплены похотью и жадностью и не понимают сами, чего хотят.
Что-то тут было не так. Габорн всегда поражался тому, как Йом умела переводить. Когда Эрден Геборен писал свою книгу, он часто с трудом подбирал слова, перечеркивал одно, вставлял другое — только для того, чтобы и его тоже зачеркнуть. Казалось, его язык был бессилен подобрать точные слова, чтобы описать его впечатления от Светлейших.
Что он подразумевал под словами «любить жестоких»? Как можно любить жестокого человека, не полюбив при этом саму жестокость? Разве что «любить» было не чувством, но определением. Быть может, любить другого означало стараться расширить его горизонт, помочь ему стать лучше, даже если сам он этого не хочет.
Габорн бежал вниз по туннелю ничего не видя, руководствуясь только инстинктом. Казалось, крабы-слепцы и другие хищники застыли от страха. В полу зияли большие дыры — здесь кервели, крошечные насекомые, съели камень. С потолка свешивались каменные деревья с нелепо перекрученными ветвями.