Логово Костей
Шрифт:
Устроившись на носу лодки, Боренсон смотрел на воду. Ветра не было. Он слушал звуки ночи — кваканье древесных лягушек, рев крокодилов и трели неизвестных ему птиц. Смех и голоса инкарранцев, доносившиеся из ближайшего поселения, напоминали какую-то музыку.
Над головой все еще стоял туман, однако на пасмурном небе можно было заметить луну, и в ее свете Боренсон смог разглядеть неясные очертания реки. Русло оказалось шире, чем у любой реки в Мистаррии. Другой берег ему увидеть не удалось.
— Как далеко мы должны зайти, чтобы встретиться с королем Бури? — задала вопрос Миррима одному из конвоиров.
— Это для вас знать не надо, — ответил тот. — Молчите.
Вскоре
Страж протянул Боренсону и Мирриме по веслу, и все, кто был на лодке, дружно принялись грести, уплывая все дальше от берега. Через сотню ярдов течение стало быстрее, и лодка, освещаемая лунным светом, заскользила по реке. Путники перестали грести и предоставили бразды правления рулевому.
Один из стражей, человек без имени с высокими скулами и глазами, при свете лампы сверкавшими красными огоньками, решился наконец нарушить тишину.
— Мы добраться крепость короля Бури к рассвету, — произнес он с сильным акцентом. — Вы спать. Вы идти спать.
— Станет ли король встречаться с нами? — спросил Боренсон.
— Возможно, — сказал конвоир. — Шансы хорошие увидеть короля. Не слишком хорошие — получить положительный ответ.
— Почему же? — поинтересовалась Миррима.
— Вы есть варвары. Все северные народы есть варвары.
Боренсон насмешливо фыркнул, на что тот разозлился.
Послышалась какая-то брань на инкарранском.
— Нет смеяться! Ты нет смеяться надо мной! Я говорить тебе это для собственного блага. Не смеяться над инкарранцем! Никогда, если только он не начнет смеяться первым. Это давать разрешение смеяться.
— Прости меня, — ответил Боренсон. — Я смеялся не над тобой. Я смеялся над вашими представлениями.
— Наши представления не смешно, — возразил страж. Он подождал несколько мгновений, словно сохранял молчание в качестве наказания, но потом продолжил: — Мы инкарранцы есть самые цивилизованные люди на Земле. Вы же есть варвары. Ваши правители властвуют с помощью силы оружия. Когда за ним человек не следовать, ваш король прибегать к жестокости. Он посылать армию, чтобы безжалостно убивать женщин и детей. Это варварский путь.
Боренсон не стал поправлять собеседника. Инкарранцы редко контактировали с его народом, поэтому они верят всему, чему хотят верить. То, что женщины и дети иногда погибали во время войн, было правдой, но это не было целью военных действий, а лишь издержками, которые нельзя изменить.
— В Инкарре мы не воюем с невинными, — продолжил страж. — Мы выбирать жертв и способы очень тщательно.
— Вы хотите сказать, что ваши правители сражаются друг с другом? — спросила Миррима. — В рукопашном поединке?
— Среди ваших людей, — начал конвоир, — есть только один вид борьбы. Мы же знаем много путей, чтобы уладить спор. Вы всегда пытаетесь лишить человека жизни, когда он вам злить. — Боренсон не посмел прервать его и напомнить о том, что северные короли пользовались дипломатией гораздо чаще, чем войной. Инкарранец все равно не поверил бы. — Но мы, инкарранцы, иметь дюжину способов ведения войн. В каждом свои правила и своя стратегия.
— Например? — поинтересовалась Миррима.
— Гизарет ки, — предположил Боренсон.
— Да, — согласился страж. — Гизаретозначает «честь человека», киозначает «уничтожать» или «разбирать». Значит, в гизарет киглавная цель уничтожить… как же это говориться… «слово» человека?
— Чести, — подсказал Боренсон. — Вы лишаете его чести.
— И как же вы действуете в такой войне? — снова спросила Миррима.
— Правила простые: нельзя лгать, чтобы лишить человека чести. Это цивилизованный путь. Вы должны… раскрыть обман перед лицом свидетелей. На решение этой задачи у вас есть один год.
— И вы называете это войной? — удивилась Миррима.
Боренсон решился ответить:
— Не дай себя обмануть. Они слишком серьезно относятся к гизарет ки. Человека определяют его слова, его честность. У них есть люди, правдословы, они тренируются много лет, чтобы научиться понимать, когда кто-то лжет, а когда говорит правду. Когда ты объявляешь кому-то войну, то можешь нанять одного или несколько правдословов для осуждения этого человека. Они раскопают все благородные поступки, которые когда-либо совершал обвиняемый, а затем прокричат о них на центральной площади города. Вокруг соберется толпа, и все будут их слушать, ведь публика уже знает, что это только разминка. Сначала они расскажут о твоих достоинствах, а потом возьмутся за твои недостатки, да еще и распишут все в таких жутких подробностях, что… хм, многие предпочли бы утопиться в колодце. И уж если они вцепились в тебя, то не отпустят и будут повторять снова, и снова, и снова, и снова.
— Но только в течение одного года, — вступился страж. — По прошествии одного года нужно остановиться. А жертва обвинения может ответить: нанять собственных правдословов. Однако если человек один раз уже пострадал от нападок правдословов, то на протяжении десяти лет его нельзя трогать.
— И чего вы добиваетесь разрушением «чести человека»? — спросила Миррима.
— Если повезет, — начал инкарранец, — то жертва изменится, станет лучше. Принца из легенды по имени Ассениан Шей призвал к войне его брат. Правдословы обнажили все его недостатки, — страж стал перечислять их, загибая пальцы. — Он растрачивать свой талант, он есть жесток с животными, обжора, позволяет отцу умереть, когда на того нападать грабители. Список, он все продолжаться бесконечно. И все соглашаться, что молодой наследник просто не иметь стыда. Однако он все же умудряться удерживать место у власти. Когда его мать скончалась, он стать королем. Проходить десять лет. Брат короля снова нанимать правдословов. После тщательного изучения дела, правдословы говорили только о достоинствах короля. Это приносить большой позор завистливому брату. Хорошо видно теперь, — заключил инкарранец, — мы в этом есть цивилизованны. У нас не все сражения заканчиваться смертью. Мы можем объявить войну имуществу кого бы то ни было или же его рассудку. Таков путь цивилизованных людей.
— Пф-фф-ффф, — пробормотал Боренсон. — Ты говоришь о ваших способах ведения войны так, будто бы они более добродетельны, но не все ваши истории кончаются так прекрасно. Мне знакомы восемьдесят две формы войны. Выбирая более мягкую форму войны, вы стараетесь убить в человеке лишь его здоровье, или тщеславие, или репутацию, однако, останавливаясь на самой страшной форме, макоутхатек ки, вы не довольствуетесь убийством самого человека, стремитесь уничтожить все сразу: и его будущее, и прошлое. Вы лишаете его сбережений, втаптываете в грязь перед его людьми, зверски убиваете его жену и детей, чтобы его род не был продолжен, а затем расправляетесь с ним самим и даже с теми, кто посмеет лишь произнести его имя. Я согласен с вами, война — позорное занятие, и, однако, вы, инкарранцы, не нашли способа избежать всех ужасов войны, вы лишь усовершенствовали их.