Логово зверя. Исход зверя. Укрощение зверя
Шрифт:
– Спасибо, Светлый…
– Кому это ты? – прошепелявил Антон, поглаживая укушенную губу.
– Мне помог Светлый, волк Владиславы.
– Жив еще зверюга?
– Помнит.
– А если бы инсектоатака началась раньше, на острове?
Илья снял с головы капюшон, дыша полной грудью.
– Что-нибудь придумали бы.
Ему вдруг снова почудился тихий голос Владиславы, прилетевший из дальнего далека по воде. Он вздрогнул, прислушался. Это был не голос – ментальный вызов. Жена звала его.
– Парфино… – беззвучно шевельнул он губами. – Она в Парфине!
– Что? – не расслышал Антон.
Илья вместо ответа включил мотор катера.
Глава 21
С
Унего было фантастически податливое – несмотря на приличный мышечный каркас – тело, и она пальцами ощущала вихрики энергии под его кожей, бегущие потоками нежных искр. Его тело сейчас то казалось малой частью чего-то огромного и теплого, то становилось калиткой, за которой раскрывался путь в космос, им не придуманный, но точно угаданный и необходимый обоим. Она любила его отзывчивость, его усталость и силу. Она лепила его радость, чувствовала ее, усиливала и рождала ответное движение в нем, сама получая несказанное удовольствие, в которое погружалась, как в морскую пучину. Ощущение понимания, всепоглощающее и радостное, появлялось даже доприкосновенияее пальцев к его телу, и тогда начинался совершенно естественный диалог тела с телом, души с душой, тонкая подстройка чувств, сверка кодов и раскрытие дверей, закрытых до этого на замки обыденности, в иные миры, которые невозможно было описать словами. А затем он начинал откликаться на прикосновение ее пальцев с такой непосредственной радостью, что у нее начинала кружиться голова и внутри рождалось удивительное состояние «безмысли», когда рассуждения и оценки становились абсолютно лишними…
Щеку обожгла слеза.
Владислава вздрогнула, прерывисто вздохнула, с усилием вытащила себя из сладостной струи воспоминаний и грез.
Илья не отзывался на ее зов. Он ушел в один момент, сразу и навсегда. Возможно, она была неправа, поощряя ухаживания Кости, партнера по танцам, который готов был на все, лишь бы оставаться рядом с ней подольше, пусть и без всяких надежд на интимную близость. Но Илья почему-то увидел в их общении нечто большее и приревновал. А так как человеком он был цельным и решительным, то и поступал всегда твердо и властно, не пытаясь установить истину, подчиняясь только своим внутренним оценкам и чувствам. Почему он увидел в Косте соперника, Владислава не поняла. Хотя впоследствии, когда Илья ушел, у нее было достаточно времени подумать о своем поведении, о его непоколебимой уверенности в правильности своих поступков, о жизни вообще. Она сделала вывод. Костя больше не настаивал на желании проводить ее до дому, а потом и вовсе исчез. Но было уже поздно. Она осталась одна, с ужасом сообразив, что не винит Илью в случившемся и продолжает любить его, как и прежде…
Владислава сняла с тумбочки у кровати крохотную хрустальную розочку, сувенир фирмы Сваровски, которую Илья подарил ей на день рождения, спустя год после свадьбы, незадолго перед расставанием. Он уже знал ее восхищение хрусталем, но все равно подарок подействовал на нее оглушающе. Она часто потом доставала розу, перебирала в пальцах, с детским восторгом любуясь чистыми переливами лучиков света в гранях, и прятала обратно. Теперь же роза лежала в спальне всегда, доставляя радость и одновременно печаль, возбуждая сладостные воспоминания былой близости с любимым.
– Илья… – прошептала она, не стирая со щек бегущих слез. – Мне трудно без тебя…
Пальцы выпустили розу, она со стуком упала на пол. Владислава торопливо подняла ее, поцеловала, прижала к сердцу, почему-то недобрую, холодную и колючую.
Это отрезвило. Она положила розу на тумбочку, вытерла слезы, сказала сердито:
– Вот найду любовника, пожалеешь, что ушел!
Но она знала, что нужен ей был только он один, и никто больше.
Полежала, глядя в потолок ничего не видящими глазами, пытаясь сосредоточиться на реалиях жизни.
Встала, подошла к зеркалу, придирчиво разглядывая себя под разными углами. Вспомнилось чье-то изречение: когда Природа не может дать женщине ничего ценного, она из жалости дарит ей красивое тело.
Владислава невольно улыбнулась, вздохнула, не сводя глаз с отражения в зеркале:
– Думаешь, он бы тебя не бросил, будь ты уродкой?
– Дурочка, – покачало головой отражение, – перестань мучиться! Тебе еще только двадцать один год, вся жизнь впереди, и мужики будут бегать по пятам и становиться в очередь.
– Илья гордый, он не встанет в очередь.
– Тогда ищи его.
– Не буду.
– Чего же ты хочешь?
Слеза навернулась на ресницы, но она решительно сбросила ее пальцем.
– Я хочу, чтобы он вспомнил обо мне и вернулся! И хватит разговоров! Я сильная, я вытерплю!
На утренний шейпинг хватило двух минут. Еще час ушел на соблюдение кое-каких правил из «клироса ведьм», в который входили шестьдесят четыре искусства. Владиславе понадобилось около десятка, в том числе тренировка умения быть собранной в любой обстановке и умения рассуждать, выявлять закономерности и делать правильные умозаключения. Умения, связанные с ухаживанием за мужем, она пока не тренировала в связи с отсутствием такового, да и воспоминания о нем вызывали душевную муку и боль.
Решение поехать в Парфино возникло само собой, спонтанно: надо же где-то отдохнуть летом? А в этом городке у нее жила дальняя родственница по матери, тетка Ефросинья. И Владислава засобиралась в дорогу, гоня от себя мысли, что едет она в Парфино не отдыхать, а в надежде встретить Илью, у которого в деревне Парфино жили родственники – Федор и Лена Ломовы.
Парфино-город стоит недалеко от Парфино-деревни, раскинувшейся по восточному берегу Ильмень-озера. В город Владислава приехала двадцать первого июня, но долго не могла себя заставить поехать в деревню, чувствуя, что прибыла сюда напрасно. Тем не менее, прожив у тетки Ефросиньи, принявшей племянницу весьма радушно, больше недели, Владислава вдруг села в автобус и двадцать девятого июня поехала в деревню – «просто так, развеяться, поменять обстановку, подышать свежим воздухом и купить свежего молочка».
Полдня она провела на берегу озера, убеждая себя, что ей действительно захотелось «хлебнуть целебного воздуха и пообщаться с природой». Потом сердце не выдержало, и Владислава отправилась искать дом Ломовых. Нашла. Но дом оказался закрытым на замок, никто на ее стук не откликнулся, да и Ильей здесь «не пахло», и разочарованная до глубины души Владислава побрела назад, к центру села, чтобы отправиться в город на автобусе. Она не заметила, что какой-то лохматый старик бомжеватого вида проводил ее подозрительным взглядом и заспешил куда-то, оглядываясь. Появился он на площади, возле автостанции, в сопровождении бритоголового хлопца в черном костюме. Этот хлопец и сопроводил Владиславу до города, делая вид, что она его совсем не интересует.
Затосковав, она провела на квартире у тетки три дня, не выходя за ее пределы, однако третьего июля снова сорвалась в деревню, вдруг поверив в предчувствие встречи с мужем.
На этот раз ее сопровождали уже двое – высокий горбящийся старик и бритоголовый парень, переодевшийся в джинсы и майку. Однако занятая своими мыслями и переживаниями, Владислава снова не обратила на слежку внимания. Перед глазами женщины стоял образ Ильи, и ни о чем другом думать не хотелось.
У дома Ломовых она появилась в половине восьмого утра, утомленная автобусной духотой и жарой, но окрыленная надеждой, и сразу увидела следы подъезжавшей к дому машины. Сердце забилось так сильно, что Владислава остановилась, прижав ладонь к груди.