Логово
Шрифт:
Ветер кружил опавшие листья и обрывки бумаг, гоняя их по сухому дну лагуны, иногда подхватывая в охапку и подбрасывая высоко в воздух. Но это было единственное движение, все остальное оставалось неподвижным и мертвым.
Хатч догнал ее уже у входа в "Дом ужасов". Задержался же он потому, что поднятой ею с земли бечевкой привязывал фонарик к обратной стороне распятия. Теперь оба предмета, и распятие и фонарик, находились в одной руке, и, когда ему нужно было направить свет в ту или иную точку, он поворачивал туда голову Христа. А в правой, освободившейся руке он держал браунинг. Автомат же оставил в машине. Если бы он привязал фонарик к "моссбергу", то мог бы захватить с собой и пистолет и автомат. Но, очевидно, Хатч решил, что на сей раз распятие – более грозное и более подходящее оружие, чем автомат.
Линдзи было совершенно невдомек, зачем ему понадобилось снимать распятие со стены в спальне Регины. Что-то подсказывало ей, что он и сам толком не смог бы ей это объяснить. Они брели по илистому дну огромной реки неизведанного, и, помимо распятия, она с удовольствием обзавелась бы еще и ожерельем из чеснока, и пузырьком со святой водой, и серебряными пулями, и всякой другой всячиной, которая могла бы принести им удачу.
Подспудно, как художник, Линдзи всегда верила, что мир пяти чувств, внешне незыблемый и прочный, не исчерпывает все существование, и это ощущение Вселенной она привносила в свои живописные полотна. Теперь это ощущение стало реальностью повседневной жизни, и она изумлялась самой себе, что не замечала этого раньше.
Буравя фонариками непроглядный, обступивший их со всех сторон мрак, они проследовали в "Дом ужасов".
Запас уловок, помогавших Регине выстоять в трудных обстоятельствах, не был, однако, исчерпан до конца. Оставалась еще одна.
В глубинах своего сознания она отыскала местечко, забравшись в которое и заперев за собой входную дверь, могла чувствовать себя в полной безопасности, местечко, о котором знала только она и где никому не дано было ее отыскать. Оно было уютным и красивым, это местечко, с окрашенными в персиковые тона стенами и кроватью, разрисованной цветами. Вход в него наглухо запирался изнутри. И не было в нем никаких окон. Укрывшись в этом самом тайном из всех своих убежищ, она оставалась совершенно безучастной к судьбе другого своего "я", к реальной Регине, Регине во плоти и крови, живущей в ненавистном внешнем мире. Ибо подлинная Регина была в полной безопасности в укромном своем пристанище, надежно укрытая от страха и боли, от слез, от сомнений и печалей. Извне до нее не доходили никакие звуки, особенно невосприимчива была она к вкрадчивому до омерзения голосу незнакомца в черном. Глаза ее не упирались в темноту, а видели окрашенные в персиковые тона стены ее гнездышка, залитого ровным, мягким светом, и разрисованную цветами кровать. Вне стен ее приюта ничто не могло коснуться ее, и уж тем более его потные, бледные, быстрые руки, с которых он недавно снял перчатки.
Но самое главное: в заповедном ее прибежище воздух был напоен благоуханием роз, чистым и свежим. А не зловонием мертвечины. Не ужасными испарениями гниющих трупов, от которых свербит в горле и подступает тошнота, грозящая заполнить рот и без того заткнутый небрежно скомканным шарфом, насквозь пропитанным слюной. Нет, ничем подобным и не пахнет в ее укромном местечке, благословенном приюте, в ее глубоком и святом, безопасном и уединенном пристанище.
С девочкой что-то произошло. Бурлившая в ней жизненная энергия, так непреодолимо тянувшая его к ней, казалось, иссякла.
Когда Вассаго опустил ее на пол, прислонив спиной к цоколю возвышавшегося над ними Люцифера, ему почудилось, что она без сознания. Но это было не так. Во-первых, когда он присел перед ней на корточки и положил ладонь ей на грудь, то почувствовал, как отчаянно, словно кролик, задние лапы которого уже находятся в пасти у лисы, бьется ее сердце. С таким неистово колотящимся сердцем человек не может находиться без сознания.
Кроме того, глаза ее были широко открыты, взгляд направлен в пустоту, словно ни на чем не мог сосредоточиться. Естественно, она не могла видеть его в темноте, как он ее, да и не только его, вообще ничего не могла видеть, но не поэтому взгляд ее как бы проходил, не замечая, сквозь него. Когда он кончиком пальца коснулся ее века, она не отдернула головы, даже бровью не повела. На щеках ее быстро высыхали давешние слезы, но новых слез не было.
Кататония, состояние полной неподвижности! Маленькая стерва начисто отключилась, полностью подавив в себе все инстинкты, превратив себя в бесчувственный чурбан. Нет, так дело не пойдет! Значимость данного жертвоприношения состояла в его непреодолимой жажде жизни. Искусство здесь парадоксально сводило воедино полнокровную, пульсирующую энергию жизни с противостоящими ей болью и ужасом. Какое же содержание сможет он вложить в своего маленького сероглазого Христа, если девочка будет не в силах до конца прочувствовать и сполна выразить предначертанные ей страдания?
Это его так возмутило, привело в такое бешенство, что у него отпала всякая охота продолжать вести с ней игру в кошки-мышки. Держа ладонь на отчаянно, как обреченный кролик, прыгавшем в груди сердце, другой рукой Вассаго достал из кармана куртки нож и выхлестнул из рукоятки лезвие.
Спокойно! Надо держать себя в руках.
Он мог бы немедленно вспороть ей грудь, вырвать ее сердце и насладиться зрелищем его предсмертной агонии, но он недаром слыл Мастером Игры, которому ведомы значение и значимость самообладания. Он может позволить себе отказаться от сиюминутных, преходящих утех в угоду более длительным и весомым воздаяниям. Он колебался только какое-то мгновение, наикратчайший миг, прежде чем засунул нож обратно в карман куртки.
Он должен быть выше этого.
Непонятно, что это вдруг на него нашло!
Скорее всего, когда он будет готов присовокупить ее к своей коллекции, она выберется из своего полуобморочного состояния. А не выберется, так первый же забитый в ее тело гвоздь заставит ее сделать это, и тогда она предстанет перед ним во всем великолепии истинного произведения искусства, полностью реализовав потенциально заложенные в ней – тут двух мнений и быть не могло! – великолепные возможности.
Не мешкая, Вассаго повернулся к тому месту, куда в настоящее время упиралась полудуга его коллекции и где кучей, внаброс, лежали различные инструменты. В его распоряжении находились молотки и отвертки, гаечные ключи и плоскогубцы, пилы и целый комплект различных угольников, электродрель, питавшаяся от батареек, с полным набором сверл, шурупы и гвозди, веревки и провода, кронштейны и крепежные скобы различных видов и конфигураций – словом, предметы, необходимые человеку, привыкшему все делать собственными руками, и приобретенные по случаю в магазинах хозтоваров, когда стало ясно, что аранжировка каждого экспоната коллекции, с целью придать ему наиболее интересную с эстетической точки зрения позу, диктует необходимость использования различных поддерживающих конструкций и опор, а в некоторых случаях и создания специального тематического фона. Ведь материал, с которым ему приходится работать, резко отличается от привычных масляных или акварельных красок, глины, мрамора или гранита, так как земное притяжение способно в одно мгновение расстроить созданный им эффект.
Он знал, что времени у него в обрез, что ему буквально на пятки наступают те, кто ничего не смыслит в его искусстве, и что к утру они отнимут у него парк аттракционов. Но тогда это уже не будет иметь никакого значения, главное, необходимо успеть завершить свою коллекцию за счет еще одного, последнего приобретения, способного наконец вернуть ему благорасположение темных сил преисподней, которого он так страстно добивается.
Значит, надо спешить.
Сначала, прежде чем поставить девочку на ноги и закрепить ее в таком – стоячем – положении, необходимо проверить, войдет ли гвоздь в материал, из которого были сделаны сегменты брюха змеи и груди потешного Люцифера. На ощупь они казались плотной резиной или мягкой пластмассой. В зависимости от толщины, ломкости и упругости материала гвоздь может либо войти в него с такой же легкостью, как в дерево, либо отскочить от него, либо согнуться. Если кожа фальшивого дьявола окажется чересчур упругой, придется вместо молотка поработать дрелью, а вместо гвоздей использовать двухдюймовые шурупы, но эта, несколько модернизированная, подача древнего ритуального действа не должна разрушить целостность и сущность самого композиционного замысла.
Из кучи инструментов Вассаго взял молоток. Установил гвоздь. Первый удар вогнал гвоздь на четверть, второй – на половину длины в живот Люцифера.
С гвоздями все обстояло благополучно.
Он сверху вниз посмотрел на девочку, остававшуюся в том же положении, спиной к цоколю статуи, в каком он ее усадил. Ни на один из его ударов она не отреагировала.
Это его несколько разочаровало, однако не все еще было потеряно.
Перед тем как установить ее на место, он быстро собрал все, что ему может понадобиться. Пару скреп размером четыре на два, чтобы временно поддерживать экспонат, пока не удастся наглухо его закрепить. Два гвоздя. Плюс еще один, длинный, с более хищным острием, который с успехом заменит костыльный гвоздь. Молоток обязательно. Быстрее! Маленькие гвоздики чуть побольше кнопок; вбив с дюжину их рядком в лоб, можно пунктирно обозначить кромку тернового венца. Нож, с помощью которого можно будет имитировать рану, нанесенную копьем насмешника-центуриона. Что еще?