Логово
Шрифт:
"Мисс Калверт" представляла собой художественную трактовку жизни по груженной в себя и занятой только своими делами и заботами матери Хоунелла, которую та вела в обществе таких же, как и она, представительниц крупной буржуазии в маленьком захолустном городишке на периферии штата Иллинойс; это был своеобразный обвинительный акт, направленный против самодовольной и вкрадчиво-льстивой культуры Среднего Запада. Ему удалось проникнуть в самые сокровенные тайники ее души, вывернуть эту суку наизнанку. Да, здорово у него это получилось. Читая "Мисс Калверт", он вспомнил, с каким ужасом и обидой встретила его мать первую публикацию романа, а он уже тогда про себя решил, что, как только выйдет книга, он тотчас засядет за ее продолжение, "Миссис Тауэрс", в котором опишет, как она вышла замуж за его отца, последовавшее за этим вдовство и второе замужество. Он был совершенно убежден, что именно вторая часть дилогии стала причиной ее смерти. Официально смерть наступила от сердечного приступа. Но ведь что-то же должно было спровоцировать инфаркт миокарда, а по времени он удивительно совпадал с выходом в свет "Миссис Тауэрс" и с той шумихой, с которой эта книга была встречена прессой.
Когда в дверь неожиданно постучали, Хоунелл вознегодовал. Лицо его кисло скривилось. Он предпочитал общество своих героев любому визитеру, вздумавшему являться к нему без приглашения. Или даже по приглашению, какая разница? Все люди в его книгах были изысканно-благородны в общении, очищены от всякой скверны, в то время как реальные люди были неизменно… ну, в общем, черт их дери, какие-то неотесанные, мрачные, до чрезвычайности сложные.
Взглянул на каминные часы. Десять минут десятого.
В дверь снова постучали. На этот раз более настойчиво. Скорее всего, сосед, что было уже совсем невыносимо, так как все его соседи были законченными дураками.
Хоунелл подумал было, что не станет открывать. Но в этих чертовых сельских каньонах местные жители ведут себя совершенно бесцеремонно, "по-соседски", и вовсе не склонны считать себя докучливыми, какими являются на самом деле, и, если он не отопрет дверь, они станут кружить вокруг дома и заглядывать во все щелки из дурацкого опасения, что с ним случилось что-нибудь неладное. Господи, как он их ненавидел. Терпел же их только потому, что городских презирал еще больше.
Он отставил виски, отложил книгу, рывком встал с кресла-качалки и пошел к двери с намерением задать жестокую головомойку тому, кто находился сейчас на крыльце его дома. Имея на вооружении такое блестящее средство, как язык, он в течение одной минуты был способен утихомирить любого буяна, а через две минуты обратить его в постыдное бегство. Удовольствие от возможности унизить и втоптать непрошеного гостя в грязь более чем компенсировало непредвиденное вторжение в его одиночество.
Отдернув шторы, закрывавшие застекленную переднюю дверь, он удивился, увидев, что за нею стоял человек, даже отдаленно не напоминавший кого-нибудь из соседей, человек, которого он видел впервые в жизни. На вид юноше было не больше двадцати, лицо его по цвету ничем не отличалось от белесых крыльев бабочек, снежинками круживших в свете фонаря над крыльцом. Одет он был во все черное, а на глазах красовались солнцезащитные очки.
Хоунеллу было совершенно безразлично, чего хотел этот странный посетитель. Каньон находился всего в часе езды от наиболее людных районов Оранского округа, но все же достаточно далеко от них, если учесть малопривлекательный характер окружающей местности и весьма неудовлетворительное состояние дорог. О грабежах здесь и слыхом не слыхали, потому что, во-первых, грабители предпочитали густонаселенные зоны, где, поживившись, легко можно было скрыться, растворившись в массе людей, а во-вторых, у большинства из живших здесь в сельских коттеджах людей и взять-то было нечего.
Бледный молодой человек заинтриговал его.
– Чего тебе надо? – спросил Хоунелл из-за запертой двери.
– Мистер Хоунелл?
– Положим.
– С.Стивен Хоунелл?
– Дальше.
– Простите меня, сэр, это вы писатель?
Студент. Точно. Больше некому.
Лет десять тому назад – впрочем, если быть вполне искренним, где-то ближе к двадцати – его буквально осаждали специализировавшиеся на литературе студенты старших курсов, желавшие проходить обучение под его руководством или попросту поклоняться ему, как божеству. Состав их, правда, постоянно менялся, так как они пристально следили за самыми модными веяниями в литературе, не умея толком отличить подлинное искусство от удачных подделок под него.
Да большинство из них, черт их дери, и читать-то толком не умеют, даром что зовутся студентами. Заведения, в которых они учились, по своему интеллектуальному уровню только слегка отличались от центров обучения умственно отсталых, и они в такой же степени могли получать там знания, что и лететь на Марс, размахивая руками, как крыльями.
– Да, это я и есть. Что из этого следует?
– Сэр, я восхищен вашими произведениями.
– Что, прослушали некоторые из них в магнитофонной записи?
– Нет, сэр. Я прочитал их, все до единого.
Его произведения, записанные на аудиопленку и выпущенные в свет без его ведома издателем, были сокращены на две трети. Бледные пародии, а не полноценные произведения.
– А-а, видимо, в бульварном формате, в виде комиксов, да? – мрачно изрек Хоунелл, хотя прекрасно знал, что до настоящего времени это святотатство, слава Богу, еще не коснулось его книг.
– Сэр, мне ужасно неудобно вот так незваным гостем вламываться в ваш дом. Но если бы вы знали, как долго я не мог решиться прийти к вам. А сегодня вот вдруг решился, и если бы не пошел, то уже никогда не смог бы этого сделать. Меня до глубины души потрясло все, что вы написали, сэр, и, если бы вы смогли уделить мне хоть немного времени и ответить на мои вопросы, я был бы вам чрезвычайно благодарен.
Беседа с умным молодым человеком может, в конце концов, оказаться гораздо интереснее, чем перечитывание "Мисс Калверт". Много воды утекло с тех пор, как в гостях у него побывал последний посетитель такого рода, сумевший разыскать его в неприступном уединении, когда Хоунелл еще жил высоко в горах над Санта-Фе. После недолгих колебаний он отпер дверь.
– Ладно. Заходите. Посмотрим, как вы разобрались во всех тонкостях того, что прочли.
Молодой человек шагнул через порог, а Хоунелл, повернувшись к нему спиной, поспешил к креслу-качалке и виски.
– Вы очень добры, сэр, – учтиво проговорил посетитель, плотно закрывая за собой дверь.
– Доброта свойственна слабым и глупым, молодой человек. У меня иные соображения.
Дойдя до кресла, он обернулся и сказал:
– Снимите темные очки. Темные очки ночью – это худшая из голливудских аффектаций, что никак не украшает умного человека.
– Простите, сэр, это не аффектация. Просто этот мир намного ярче, чем преисподняя, в чем очень скоро вы сможете и сами убедиться.
Хатч почти не притронулся к обеду. Единственное, чего ему хотелось, – это остаться наедине с самим собой и смотреть на непостижимым образом опаленные и свернувшиеся от жары страницы журнала "Артс Америкэн", пока не заставит себя в конце концов понять, что же с ним происходит. Он был человеком трезвого склада ума. И не легко принимал сверхъестественное как способ объяснений непонятного. Поприще антиквара было им избрано не случайно; это была естественная потребность окружать себя вещами, которые своим присутствием создавали атмосферу упорядоченности и устойчивости жизненного уклада.