Логово
Шрифт:
К тому времени, когда Хатч кончил свой рассказ, тревога и страх Линдзи были под стать его страхам, но сильнее их оказались смятение и отчаяние от того, что все это время он от нее таился.
– Почему ты скрыл это от меня?
– Не хотел тебя беспокоить понапрасну, – оправдывался Хатч, отлично понимая, как неубедительно это звучит.
– Мы ведь никогда ничего не скрывали друг от друга. Всегда делились всем – и хорошим и плохим, буквально всем.
– Прости меня, Линдзи. Я только… но только в… течение этих последних нескольких месяцев… эти кошмарные видения гниющих тел, чудовищного насилия, пожаров… наконец, весь этот ужас…
– С этого момента, – потребовала она, – никаких секретов.
– Я ведь из лучших побуждений…
– Никаких секретов, – повторила она настойчиво.
– Хорошо. Никаких секретов.
– Ты совершенно не виновен в том, что случилось с Купером. Даже если между тобой и убийцей действительно существует какая-то связь, из-за чего Купер и стал его жертвой, твоей вины здесь нет. Откуда тебе было знать, что твой гнев на Купера равен его смертному приговору? Ты все равно был бы бессилен предотвратить это.
Хатч бросил взгляд на обожженный журнал, который все еще держал в руках, и содрогнулся от ужаса.
– Но мне никогда не удастся смыть с себя вину, если я не попытаюсь спасти Хоунелла.
Хмурясь, она спросила:
– Что ты имеешь в виду?
– Если мой гнев каким-то образом вывел его на Купера, то не исключено, что он с таким же успехом может вывести его и па Хоунелла.
Ощущение боли наполняло все существо пришедшего в сознание Хоунелла. И разница состояла лишь в том, что не он, а ему причинили боль – и не душевную, а физическую. Болела мошонка от удара ногой. Горло, казалось, вот-вот треснет, как стеклянная трубка от удара ребром ладони. Невыносимо трещала голова. Словно подожженные огнем, горели запястья и лодыжки, и он не сразу понял почему; но потом сообразил, что привязан к четырем стойкам, скорее всего, к ножкам кровати, и веревки режут ему кожу.
Он почти ничего не видел, отчасти из-за застилавших глаза слез, но в основном из-за того, что во время нападения от сильного удара вылетели из глаз контактные линзы. Он знал, что на него напали, но никак не мог припомнить, кто именно.
Но вскоре над ним, подобно луне в плохо отлаженном телескопе, повисло лицо молодого человека. Лицо это все ниже и ниже склонялось к нему, пока не стало отчетливо различимым – красивое и бледное, с копной густых черных волос. Его не кривила злорадная ухмылка, как у киношных злодеев. Не искажала его и злобная гримаса, оно даже хмурым не было. Оно было совершенно невозмутимым – кроме, может быть, проблеска едва заметной профессиональной заинтересованности, с какой энтомолог может смотреть на доселе неописанного наукой мутанта одного из распространенных видов насекомого.
– Прошу простить мое несколько грубое с вами обращение, после того как вы так радушно пригласили меня войти в свой дом. Но я спешу и не располагаю временем, чтобы получить необходимую мне информацию в ходе обычной беседы.
– Все, что вам будет угодно, – смиренно сказал Хоунелл, и сам поразился, услышав, как изменился его обычно медоточивый голос, это ни разу не подводившее его орудие обольщения или уничтожения, смотря по обстоятельствам, собеседника. Он вдруг стал каким-то скрипучим и одновременно булькающим – в любом случае, ужасно противным.
– Я хотел бы узнать от вас, кто такая Линдзи Спарлинг, – бесстрастным голосом спросил молодой человек, – и как мне ее отыскать.
Хатч удивился, обнаружив в телефонной книге номер телефона Хоунелла. Имя этого писателя уже не было столь же хорошо знакомо среднестатистическому гражданину, как в те недолгие годы его славы, когда вышли в свет "Мисс Калверт" и "Миссис Тауэрс". Хоунеллу теперь незачем было беспокоиться об уединении; чего-чего, а этого у него сейчас было более чем достаточно.
Пока Хатч набирал номер, Линдзи нервно шагала по спальне из угла в угол. Свое отношение к этой затее она выразила вполне однозначно: Хоунелл воспримет предупреждение Хатча не иначе, как дешевую угрозу расправиться с ним.
Хатч был с ней согласен. Но тем не менее полагал, что его долг предупредить Хоунелла о грозящей ему опасности.
От унижения и нервного расстройства Хатча спасло то, что на другом конце провода, в кромешной ночи каньона, никто не отвечал. Двадцать раз он дал отзвенеть телефону.
Уже собираясь класть трубку, он вдруг застыл с ней в руке, так как в голове его с треском, напоминающим короткое замыкание в электроцепи, промелькнула целая серия образов: скомканное одеяло на кровати, кровоточащее, стянутое веревкой запястье, пара испуганных, налитых кровью близоруких глаз… а в расширенных зрачках – двойное отражение бледного, приближающегося лица, на котором четко виднелись солнцезащитные очки.
Хатч с силой опустил трубку на рычаги и отпрянул от телефона, словно в его руке трубка превратилась в гремучую змею.
– Именно сейчас там все и происходит, – прошептал он.
Звонки наконец прекратились.
Вассаго все еще не отрывал взгляда от телефона, но тот молчал.
Затем он перевел взгляд на распятого и привязанного к четырем медным ножкам кровати мужчину.
– Значит, Харрисон – это фамилия по мужу?
– Да, – прохрипел старик.
– А теперь, сэр, быстро – ее адрес.
Телефон-автомат находился рядом с магазином хозтоваров в торговом центре в двух милях от дома Харрисонов. От дождя и ветра он был защищен плексигласовым козырьком и изогнутым полукругом звуковым щитом. Хатч предпочел бы уединение телефонной будки, но их и днем с огнем теперь не сыщешь. В наше обремененное высокими ценами время они считаются ненужным предметом роскоши.
Машину он оставил в стороне от торгового центра, подальше от магазина хозтоваров, чтобы через его огромные стеклянные витрины никто из посетителей не увидел – и не успел запомнить – ее номерных знаков.
К телефону пришлось идти под порывами холодного ветра. Индийские лавры центра кишели трипсами [10] , и под ногами Хатча кружились свернутые в трубочки мертвые листья. Они издавали сухой, скребущий звук. В желтых, цвета мочи, отсветах фонарей автостоянки они походили на полчища насекомых – какой-то странно преображенный вид саранчи, – торопившихся в свое подземное убежище.
10
Пузыреногие, отряд мелких насекомых с присосками на ногах, некоторые являются вредителями. – Прим. перев.