Ломоносов
Шрифт:
Но ведь «многочисленные Ломоносовы» из Ломоносовского университета (не Московского университета, а того, о котором говорил А. С. Пушкин) «произошли» не только в верхних этажах нации. Ведь и в так называемой низовой национальной культуре ломоносовский пласт не истощился со временем. Русская литература чутко отразила это. Некрасовские мужики уходят из дома от баб и малых ребят скитаться по Руси до тех пор, пока не ответят на вопрос, который поразил их посреди их каждодневных дел, ибо до тех самых пор (они-то себя знают!) не будет им покоя. Лесковский Косой Левша — тоже на свой манер Ломоносов, но не только потому, что гений в своем деле (если бы только это было в нем интересно, то его надо было бы уподобить самородкам «инструментального художества» И. И. Беляеву или Ф. Н. Тирютину), а потому, что перед смертью просит передать
После Петра I русский универсализм необходимо должен был вобрать в себя государственное качество. Если XIV век в европейской истории был за Италией, XV–XVI века — за Испанией и Португалией, XVI–XVII века — за Англией, Францией и Голландией, то в XVIII веке восходит звезда России. Вся Западная Европа взбудоражена этим восхождением. Сначала глухая настороженность и опаска, потом приглядывание, а потом — европейцы потянулись в Россию. Оказавшись в огромной и чуждой стране, где все было разрушено и переворочено, они должны были четко уяснить для себя, на чем они собираются строить выгоду, ради которой приехали, на каких делах — способствующих дальнейшему разрушению либо воссозданию из разрозненных частей новой России. Собственно, тот же вопрос стоял и перед русскими. От ответа па него зависело, чего стоит каждый человек в отдельности.
Вот в какую пору свершался ломоносовский уход из отчего дома: «Отрок! оставь рыбака. Мрежи иные тебя ожидают, иные заботы». Ломоносов стал живым отрицанием разрушительных культурных последствий петровских реформ и оправданием всего плодотворного, что они в себе потенциально содержали. Поставив Ломоносова между Петром I и Екатериной II, А. С. Пушкин тем самым утверждал, что ни среди царей, ни среди государственных деятелей, а уж тем более писателей не было в ту пору человека, который бы имел столь же глубокое и ответственное понятие о судьбах страны и народа. Ломоносов напомнил подданным об их обязанностях перед властью, а власти — перед каждым человеком. Будучи крупнейшим государственным умом эпохи, Ломоносов одним из первых увидел в бюрократии, которая стала неизбежным «привеском» петровских реформ, страшную античеловеческую, антигосударственную и антикультурную силу. Всякий, кто умножал эту силу или даже просто подчинялся ей (будь то иностранец или соотечественник — неважно), становился личным врагом Ломоносова...
Сын своего столетия, глубоко проникший в его противоречивую сущность, свидетель и участник коренного переворота в русских умах, гений созидательный, нацеленный на преодоление разрушений, сопутствующих любому перевороту, гений всеобъемлющий, умеющий прозреть в ныне разрозненных частях грядущее единство, Ломоносов-поэт, как никто из его современников, был подготовлен к воспеванию того «священного ужаса», которым, по его же слову, сопровождается постижение великих идей, определяющих судьбы народов. Образ пророка, стоящего посреди переворотившегося мира, внимающего голосу Истины и потрясающего людские души ее словом, — важнейший в его поэзии:
О коль мечтания противны Объемлют совокупно ум! Доброты вижу здесь предивны! Там — пламень, звук, и вопль, и шум! Здесь — полдень милости и лето, Щедротой общество нагрето; Там — смертну хлябь разинул ад! Но промысл мрак сей разгоняет И волны в мыслях укрочает: Отверзся в славе Божий град. Ефир, земля и преисподня Зиждителя со страхом ждут! Я вижу отрока Господня; Приемлюща небесный суд.В старину отроками господними называли пророков. Впрочем, все пророческое относится к области наития, стихии. Недаром же Ф. И. Тютчев писал о «пророчески-неясных снах» «вещей души». Что до Ломоносова, то он не мог удовлетвориться стихией, он должен был подчинить ее себе, а для этого ему надо было как раз ясным взором «охватить совокупность всех вещей, чтобы нигде не встретилось противопоказаний». Вот почему ломоносовский пророк всегда пытался в четких понятиях осмыслить свои смутные догадки и прозрения, дать разумное истолкование грандиозным видениям, столь часто посещавшим его.
Самым отрадным и постоянным видением пророческой музы Ломоносова был образ «веселящейся России», Так определял он высокий общественно-патриотический идеал, к которому всегда стремился сильной и любящей душою и звал соотечественников.
...Бросая общий взгляд на жизнь и труды Ломоносова, нельзя не признать, что даже с учетом многочисленных невзгод, подчас приводивших его в отчаяние, он был человеком счастливым в полном смысле слова: сильнейшая личная страсть его к отысканию Истины сама по себе уже была общественным благом. Его всеобнимающая любовь к родине менее всего была платонической, ибо постоянно воплощалась в свершениях во имя и во усиление родины. Недолгая жизнь Ломоносова представляет собою пример удивительно цельной жизни, прожитой стремительно, до предела насыщенно, благотворно для современников и потомков. Он прожил ее так, как мечтал прожить свою один из его героев:
Владеет наших дней Всевышний сам пределом, Но славу каждому в свою он отдал власть. Коль близко ходит рок при робком и при смелом, То лучше мне избрать себе похвальну часть. Какая польза тем, что в старости глубокой И в тьме бесславия кончают долгий век! Добротами всходить на верьх хвалы высокой И славно умереть родился человек.Послесловие научного редактора
Писать о М. В. Ломоносове очень трудно, так как этот универсальный гений нашел выражение в столь разнообразных отраслях человеческих знаний, что одному человеку не под силу охватить все стороны его творчества. Не случайно поэтому о Ломоносове-естествоиспытателе пишут, как; правило, ученые-естественники; о Ломоносове-историке — историки, о Ломоносове-поэте — литературоведы и т. д.
Глубокие знания, какое-то особое, можно сказать, любовное проникновение в творчество Ломоносова позволили Е. Н. Лебедеву написать удивительную книгу, в которой прочтение Ломоносова во всем многообразии его интересов нашло уравновешенное постижение.
Е. Н. Лебедев отыскал интересный и плодотворный метод раскрытия и биографии и творческого пути великого помора, как бы исходя из его собственных представлений о событиях и фактах. В книге поэтому огромное место занимает «Краткая история о поведении Академической канцелярии», написанная М. В. Ломоносовым в конце 1764 года, за несколько месяцев до смерти. Для рассказа о жизни Ломоносова приводятся отрывки из его писем И. И. Шувалову, М. И. Воронцову, Л. Эйлеру и другим корреспондентам, с которыми великий русский ученый делился рассказами о своей прошлой и настоящей жизни. Здесь, конечно, использованы и «Записки» академика Я. Штелина, так называемые «Анекдоты о жизни Ломоносова». Таким образом, в книге постоянно как бы присутствует сам Ломоносов с его оценками поступков окружавших его людей, с замыслами работ, отраженных в его отчетах.