Лондон по Джонсону. О людях, которые сделали город, который сделал мир
Шрифт:
Если отчебучишь какую-нибудь жуткую глупость, можно сказать: ну что ж, бывает, ведь и у Черчилля был разгром при Галлиполи — и ничего, пережил как-то. Если произносишь речь и вдруг теряешь нить и замолкаешь, всегда можно напомнить, как Черчилль однажды, выступая в палате общин, так запутался и забыл, о чем говорит, что просто сел и обхватил голову руками. Если над тобой смеются, надо вспомнить афоризм Роя Дженкинса о Черчилле (да и о нем самом, конечно, тоже), что во всех по-настоящему великих людях есть что-то комичное. Если кто-то в школе был болваном и не справлялся с математикой, не говоря уж о латыни, — так это просто копия Черчилля. Он всегдашний Руководитель Университета Жизни.
Черчилль
Его суждения переменчивы. В начале 1930-х годов он заявлял, что Муссолини был «римский гений… величайший законодатель среди людей», что, конечно, уже не годилось для выступлений перед войсками в 1940-х. Он ненавидел советский коммунизм так же, как ненавидел фашизм, и однажды сказал, что пытался задушить Советский Союз в колыбели. Но на встрече в верхах в Москве он произнес тост за Сталина в тошнотворно-приторном тоне: «Я иду по миру с большей отвагой и надеждой, зная, что нахожусь в дружеских и доверительных отношениях с этим великим человеком, чья слава вознеслась не только над всей Россией, но и над всем миром». Он умеет стоять на разных сторонах политических водоразделов, уверен в своей непогрешимости и не испытывает ни малейшего неудобства.
Если вы зайдете в вестибюль палаты общин, то увидите великолепную статую Черчилля работы Оскара Немона, как раз в такой позе, с широко расставленными ногами, и вы заметите: что-то не так с носком его левого ботинка. Вся статуя исполнена в темных, коричнево-черных тонах, а носок левого ботинка — желтый, отполированный до золотого блеска, ведь этот носок то же самое, что блестящие шишки на воротах в Запретный город на площади Тяньаньмэнь или истертый камень под алтарем церкви Гроба Господня в Иерусалиме. Это священный объект, гладить который вошло в привычку у политиков всех партий, когда они идут в палату. Как будто надеются через прикосновение к этому ботинку заполучить частицу этого астрального гения и укрепить свою волю перед заявлением о Средствах, Выделяемых на Поддержку Образования, или о Пособиях на Жилье для Малоимущих, или о чем там им надо заявить.
Парламентский пристав просил членов парламента прекратить эту практику, потому что бронза стирается и становится тоньше. Но они все гладят и трут этот ботинок, парламентарии от всех партий. Либералы объявляют его своим, потому что в 1904 году он переметнулся из партии тори, заявив: «Я ненавижу партию тори, ее членов, их слова и методы, и я не разделяю их взглядов». Тори, конечно, тоже могут считать его своим, потому что позже он опять сбежал к ним, как крыса с корабля либералов, стал стойким консерватором и в 1920-х возглавил Казначейство. Он руководил страной как консерватор и умер консерватором. Маргарет Тэтчер так хотелось подчеркнуть свою близость к нему, что однажды она фамильярно назвала его «Уинстон», хотя нет никаких свидетельств, что они когда-либо встречались.
Лейбористы традиционно утверждают, что это голоса лейбористов привели его к власти в 1940 году и потому они могут с гордостью называться родителями его премьерства в военный период. Рой Дженкинс говорит, что это миф и что Эттли согласился бы и на Галифакса, который вполне мог договориться с Гитлером на каких-то условиях. Правда в том, что политика Черчилля — империалистическая, донкихотская, традиционалистская, но в основе своей человечная — не так уж сильно расходилась с социализмом Эттли, как иногда полагают.
Давайте вернемся к тому случаю на собачьих бегах накануне его унизительного поражения на выборах в 1945 году. Черчилля освистали по вопросу жилья и производства продуктов питания, и он, пытаясь спасти положение, делает главный выпад против лейбористов и социализма. «Все эти планы будут сведены на нет глупой междоусобной борьбой из-за их идиотских идеологий и философских мечтаний об абсурдных утопических мирах, которых никак иначе не построить, кроме как совершенствуя человеческие души и сердца и развивая человеческие умы». Последовал взрыв смеха, писал журнал Time, и Черчилль сказал: «Извините, если кого-то обидел».
Из статьи непонятно, что вызвало смех. Возможно, смеялись его сторонники-тори — от облегчения и радости, что снова услыхали его прежнюю хлесткую риторику Наверное, им нравилось, что он задал трепку левым. А может быть, кто-то решил, что он откровенно смешон и отстал от жизни. В той толпе были люди, которые помнили безработицу 1930-х, они, возможно, хотели дать лейбористам шанс попытаться построить утопический мир — что бы ни говорил об этом Черчилль.
Нападки на лейбористов были вариацией его пресловутой речи про «гестапо» за месяц до того. Его критика сводилась к тому (и сегодня звучат те же аргументы), что лейбористы имеют неверное представление о человеческой природе, поэтому, чтобы достичь своих целей, им потребуется мощный бюрократический аппарат. Другими словами, это старая песня о «патерналистском государстве», но в устах Черчилля это, честно говоря, звучало довольно лицемерно.
Последние пять лет он усиленно насаждал «вертикаль власти», какой в этой стране прежде не знали, во главе с самим собой. Вспомните знаменитую карикатуру Лоу, на которой за ним маршируют сомкнутые ряды людей, закатывающих рукава, и подпись: «Веди нас, Уинстон». Речь шла не о том, чтобы «вместе идти вперед, объединив усилия». Нет, речь шла о мелочной опеке: выключайте свет, переплавляйте рельсы, сдавайте книги на макулатуру, а бананы — нет, у нас нет бананов.
А. Дж. П. Тейлор начинает свою великолепную историю Британии с 1914 по 1945 год заявлением, что до 1914 года вменяемый, законопослушный англичанин мог прожить жизнь и даже не заметить существования государства, если не считать полиции и почты. А к 1945 году лондонцы привыкли жить в мире, где им четко говорили, что носить, что следует есть, как это нужно готовить и о чем они должны говорить на публике. Когда в 1944 году в районе Чизик упала первая ракета «Фау-2», правительство пыталось выдать это за взрыв газа.
Кое-кто пытается утверждать, что Черчилль дистанцировался от расширения функций государства, и упоминают его любовь к выпивке или его фальстафианскую записку лорду Вултону, министру продовольствия. Вултон пытался справиться с нехваткой мяса, убеждая людей не есть его и предлагая попробовать пирожок без мяса, известный как «пирог Вултона». А Черчилль ему написал: «Почти все любители поесть, которых я знал, умерли молодыми после долгого периода старческого увядания. Думаю, прав британский солдат, а не ученые. Все, что ему нужно, это говядина. Я не понимаю, откуда взялись эти трудности с продовольствием, учитывая объемы нашего импорта. Если хотите проиграть войну — попытайтесь заставить британскую публику перейти на диету из молока, овсянки, картофеля, и т. д., плюс немного лимонного сока по торжественным случаям».