Лондон по Джонсону. О людях, которые сделали город, который сделал мир
Шрифт:
В целом это точная модель того мира, которому осталось жить два года. В 1914 году лондонцев захватил водоворот первой из двух подряд мировых войн, которые — вместе взятые — стали катастрофой для Британии и ее коммерческого и политического господства над всем миром. Из одного только Лондона ушли на смерть 124 000 молодых людей, которые погибли в основном из-за идиотски глупой стратегии на Западном фронте. Был убит каждый десятый лондонский мужчина в возрасте от двадцати до тридцати лет. Едва ли найдется семья, которую не затронула эта катастрофа.
Это был удар, который ускорил — вынужденно — эмансипацию женщин и фатально подорвал старую культуру почитания и уважения. Довоенная классовая система не смогла пережить той кровавой бойни. Мира, знакомого нам по телесериалу «Аббатство Даунтон» (если он когда-то и существовал), больше не было. Уинстону Черчиллю во время Второй мировой войны довелось сделать для себя открытие: он узнал, что британские солдаты, которых генералы призывали умереть за свою страну, больше не считают своих генералов мудрыми и справедливыми.
Ну
Лондон все быстрее разрастался, он расползался во все стороны благодаря шикарным новеньким электрическим поездам метро, троллейбусам и большим красным омнибусам, урчащим дизелями по узким зеленым улицам. Жители пригородов обитали в просторных и спокойных городах-садах, в домиках на два хозяина, исполненных в псевдотюдоровском стиле или оштукатуренных каменной крошкой. Утром их быстро доставляли на работу в центр, где мощно кипела разнообразная деловая жизнь, а вечером — назад, домой.
В то время как большая часть Британии серьезно пострадала от депрессии 1930-х, Лондон оказался на удивление живучим: здесь производили все — от чипсов Smiths до пылесосов, винтовок и автомобилей. К 1939 году площадь города увеличилась в шесть раз по сравнению с 1880-м, а население достигло пика всех времен — более 8,7 миллиона человек, а это примерно на миллион больше, чем сегодня.
А потом история нанесла Лондону свой второй ошеломительный удар в XX веке. Первый удар город самортизировал и перенес совсем неплохо. Но второй пришелся ему прямо в лицо.
В 1900 году упитанный американец с серебристыми моржовыми усами стоял на холме Хэмпстед-Хит. Он видел дым над городом, жители которого рвались в пригород, но не знали, как туда добраться — транспорта не было. Он видел приятный, но все еще малонаселенный северный пригород Лондона. И он знал, что надо делать.
Чарльз Тайсон Йеркс — так звали этого человека — был финансистом шестидесяти трех лет, а сам себя называл «прохвост из Филадельфии». Он собирался переделать лондонскую подземку. К тому времени ей было почти сорок лет, и уже стали возникать проблемы.
Все началось с того, что лондонскому адвокату по имени Чарльз Пирсон пришла блестящая идея, пока он стоял в дорожной пробке. (Вообще-то многих светлые мысли посещали именно в лондонских пробках. В 1933 году венгерский физик Лео Силард застрял среди обездвиженных машин на Саутгемптон-роу в Блумсбери — и, пока стоял, сформулировал принцип цепной ядерной реакции.) Дорога была так забита конными экипажами, что этому Пирсону захотелось оказаться в поезде… и тут его осенило. «Поезд в трубе, о господи!» — воскликнул он.
К 1845 году идея создания поезда, идущего по трубе, созрела и вылилась в полномасштабный проект подземной железной дороги, связывающей главные лондонские вокзалы — Паддингтон, Юстон и Кингс-Кросс. Момент для этого был — лучше не придумаешь. Все следили за героическим продвижением под Темзой тоннеля Марка Брюнеля — первого тоннеля под рекой в столичном городе — между Ротерхитом и Уоппингом. Знаменитый инженер, отец еще более знаменитого инженера, только что опробовал свое свеженькое изобретение — новый горнопроходческий щит. По его прикидкам, как только пророют тоннель под Темзой, речь, само собой, должна идти о создании целой сети подземных железных дорог. Строительство тоннеля затянулось, и, когда в 1852 году парламент наконец принял закон о подземной железной дороге, решено было отказаться от глубокого бурения в пользу более простого метода — рыть открытые траншеи и накрывать их. Первую линию подземки — Метрополитен — закончили через восемь лет, и очень скоро она уже перевозила около 26 000 пассажиров в день.
Поезда были специально построены компанией Great Western Railway и состояли из парового локомотива, тянувшего открытый подвижной состав. Вскоре в строй вошли и другие линии: к началу XX века действовало восемь линий и шесть независимых компаний-операторов.
В теории подземка была триумфом. Свободный рынок отреагировал на возникший спрос — и Лондон получил новую общегородскую транспортную сеть. В реальности и операторы, и пассажиры считали, что система неудобна и экономически неэффективна. Людей бесила необходимость делать пересадки и покупать новые билеты на поезда других компаний, а операторов раздражали высокие затраты.
Для компаний выход был один — агрессивное расширение и модернизация. Протянув свои рельсы за город, они могли бросить вызов традиционной железной дороге в борьбе за пассажира, живущего в пригороде и работающего в Лондоне. Они могли положить начало созданию нового Лондона, который будет разрастаться вдоль линий Метроландии, по ее кольцам, петлям, завиткам и террасам. Они могли бы использовать замечательные новые электропоезда. Проблема была в одном: им не хватало капитала.
Лондон вступал в новое столетие, и началась гонка — кто шустрее и расторопнее, тот и будет строить Лондону транспортную систему XX века. Гонку выиграл Йеркс. Рисковый тип, смелый фантазер, очковтиратель, гангстер и бабник, Чарльз Йеркс — это олицетворение Америки в период от ковбоев до небоскребов. К сорока четырем годам он заработал и потерял огромное состояние, шантажировал политиков, сидел в тюрьме за хищение в особо крупных размерах и был помилован президентом. Он снова разбогател, финансируя транспортную систему Чикаго, — это и привело его к мысли, что вкладывать деньги в растущую сеть лондонской подземки выгодно.
Йеркс спустился с Хэмпстед-Хит — и уже к октябрю добился права на строительство линии Чаринг-Кросс — Юстон — Хэмпстед (сегодня сюда входит часть линии Нортерн), а к марту следующего года он фактически завладел линиями Дистрикт и Метрополитен. Потом приобрел линии Грейт-Нортерн и Стрэнд, а за ними вскоре, в марте 1902 года, последовали линии Бромптон и Пиккадилли-сёркус вместе с агонизирующей веткой Бейкер-стрит — Ватерлоо, которые теперь относятся к линии Пиккадилли.
На этом Йеркс не остановился, он продолжил покупать трамвайные и автобусные компании и в результате создал первую объединенную транспортную сеть Лондона. Размышляя о своей жизни, старый магнат сказал: «Мой секрет в том, чтобы купить старье, слегка подлатать — и сбагрить кому-нибудь».
Он умер в 1905 году, но компания его дожила до 1930-х, когда ее наконец «сбагрили» вновь созданной государственной корпорации «Транспорт Лондона».
Уинстон Черчилль
Невоспетый основатель государства всеобщего благоденствия и человек, который спас мир от тирании
Если вы еще не успели, я очень рекомендую немедленно (по прочтении этой книги) посетить бомбоубежище Кабинета. Я имею в виду тот бункер, у которого вход справа от Клайв-Степс, между Министерством иностранных дел и Казначейством. Вы, может, подсознательно избегали туда ходить: думали, что это обычная приманка для туристов — «святилище культа Уинстона Черчилля», где из вас просто тянут деньги. Но стоит нагнувшись войти в дверь, над которой мешки с песком в три наката, и спуститься по ступеням — и сразу видишь, что это не муляж.
Это тебе не аттракцион в стиле мадам Тюссо, где можно посмотреть на «живого» Черчилля. Нет, здесь все настоящее. Сразу переносишься на семьдесят лет назад, в то время, когда Лондон и Британия проходили величайшее испытание, испытание не на жизнь, а на смерть. И, когда глаза привыкнут к маломощному освещению бывшего командного пункта, постепенно начинаешь понимать, что это значило — быть лондонцем во время Второй мировой войны. И даже перестаешь замечать паломников со всего мира, приехавших поклониться Черчиллю, с их широко раскрытыми глазами и прижатыми к уху наушниками-аудио гидами, которым они внимают с религиозным почитанием.
Обстановку так тщательно сохраняют в неизменном состоянии, — просто веришь, что оказался в далеких 1940-х. Слышишь, как урчат диски огромных бакелитовых телефонов — красного, белого и зеленого, которые связывали эти проходные комнатушки с британскими войсками по всему миру. Слышишь негромкие голоса порученцев с поникшими от жары нафабренными усами, людей, которые втыкают в карту булавки с круглыми разноцветными головками: вот здесь потоплен еще один линейный корабль, там — еще один унизительный прорыв японцев.
Видишь, как расплываются темные пятна в подмышках нейлоновых блузок симпатичных машинисток-стенографисток, которые — тук-тук-тук — пытаются угнаться за пулеметными очередями тирад их главного клиента, отполированных хорошим виски, слышишь, как тяжело пыхтят технические новинки того времени, призванные обеспечить им прохладу, — настенные вентиляторы и новомодный кондиционер фирмы Frigidaire из красного дерева — подарок американцев.
Если повезет, Джерри Маккартни, директор-распорядитель, сделает для вас исключение и позволит зайти непосредственно в ту комнату, где заседал Военный кабинет, — кажется, можно пощупать клубы табачного дыма, который вдыхают-выдыхают черными от никотина легкими самые знаменитые здешние завсегдатаи: Иден, Бивербрук, пыхтящий трубкой Эттли и сам Черчилль, и перед каждым стоит своя квадратная металлическая пепельница.
Нигде и никогда не испытывал я такого явственного чувства присутствия исторического деятеля и его личности. Я почти физически ощущаю, как он неслышно проходит по коридору у нас за спиной в своем рыжем комбинезоне, требует секретаря или пол-литровую бутылку шампанского Pol Roger или наливает себе свой большой стакан виски с водой перед обращением к нации по радиопередатчику, который и сейчас стоит на столе.
Физически ощущаешь его присутствие и в спальне, где стоит маленькая казенная кровать с простым изголовьем и синим стеганым покрывалом, под ней — белый керамический горшок, на прикроватном столике в металлической коробке — сигары того времени Romeo у Julieta, естественно забавно усохшие от времени. Можно раздвинуть занавески на настенной карте, и увидишь то, что первым делом видел Черчилль, пробуждаясь от послеобеденной дремы, — подробный план британских оборонительных линий, их сильные и слабые места, удачные позиции, где легче отразить немецкий танковый прорыв, и уязвимые точки, где сделать это будет непросто.