Лондон. Прогулки по столице мира
Шрифт:
Другое открытие было сделано на песчаной пустоши неподалеку от моря, приблизительно в десяти милях от Ипсвича. Это место называется Саттон Ху. Миссис Притти, которой принадлежало расположенное там поместье, решила разгадать тайну трех больших курганов, так называемых «тумули», стоявших на ее территории. Один курган оказался пустым, в другом были обнаружены следы корабля, а в третьем находилась знаменитая погребальная ладья. Когда землекопы вскрыли этот курган, они увидели вросшие в землю шпангоуты огромного военного корабля, длина которого составляла восемьдесят футов. Все дерево сгнило, остались лишь ржавые гвозди. В этой ладье находились самые разнообразные предметы: золото, драгоценности, серебряная посуда, оружие,
Сначала решили, что это захоронение викингов. Своих погибших предводителей викинги укладывали на драккары и направляли корабли в открытое море. Некоторых хоронили на суше, но все равно в ладье. Данная находка весьма напоминала подобное захоронение. Судя по всему, лодку волоком приблизительно полмили тащили по земле, затем с помощью катков подняли на вершину холма. Там ее опустили в специально выкопанную яму, положили в нее все, что принадлежало покойнику, а затем засыпали ладью землей. Среди прочих предметов в ладье был обнаружен меч: клинок и ножны заржавели так, что их было не оторвать друг от друга. Самой же замечательной находкой оказался позолоченный бронзовый шлем вождя. Петлями к нему крепились два наушника. Откинув заднюю часть шлема, также снабженную петлями, можно было защитить тыльную часть шеи. Опускался и передний щиток, который прикрывал лицо от переносицы до подбородка. В нем имелось два отверстия для глаз и одно для рта. Те части щитка, которые прилегали к носу и рту, были отлиты из золоченной бронзы, а над прорезью для рта красовались аккуратные, вполне современного вида усы.
Словом, все было сделано для того, чтобы, оказавшись в Вечности, предводитель ни в чем не нуждался. Но где же сам человек, которому предназначались эти доспехи, оружие и утварь? От него не осталось и следа. Возможно, его кремировали где-то неподалеку от кургана, а может, он погребен в каком-нибудь другом месте и его останки еще предстоит найти. Археологи говорят, что, возможно, в кургане Саттон Ху имели место похороны короля Восточной Англии Этельхера, скончавшегося приблизительно в 655 году н. э.
Римское серебро из Милденхолла великолепно, но погребальная ладья выглядит более романтично, вызывает больше дискуссий и представляет собой гораздо более необычную находку. Ведь в Англии ничего подобного раньше не находили.
Однажды я обедал в клубе со своим другом, выдающимся хирургом. Он сказал, что во второй половине дня ему предстоит оперировать в одной лондонской больнице, и я тотчас спросил, нельзя ли мне пойти с ним и посмотреть, как он работает.
Он согласился, и вскоре мы отправились в путь. В больнице его встречали поклонами, так, словно он был членом королевской фамилии. Впрочем, наблюдая за ним, я понял, что он разыгрывает комедию. Передо мной был знаменитый хирург. Всем своим видом он показывал, что полностью уверен в себе. Этого от него, собственно, и ожидали; такова была атмосфера, в которой он работал. Молодые врачи не находили места от радости, когда он с ними заговаривал, а медсестры, которым он бросил несколько игривых острот, глядели на него с обожанием.
На нас надели белые халаты, на головы водрузили белые шапочки, а нижнюю часть лица закрыли белыми марлевыми повязками. После этого мы вошли в операционную — просторное помещение с куполом ослепительно белого цвета. Чем-то она напоминала декорацию футуристической пьесы.
— Ага, вот это, да? — сказал хирург, взглянув на рентгеновские снимки. Затем подошел к медсестре, и та, чуть ли не с реверансом, протянула ему резиновые перчатки, которые знаменитость соизволила натянуть на руки.
В этот момент я почувствовал, что настоящий спектакль только начинается. Увертюра была сыграна, занавес начал открываться. Я забыл о Лондоне и о жизни, которая пульсировала
Открылась дверь, и в помещение бесшумно скользнула каталка. Вот тогда-то я и увидел его — маленького, уснувшего под наркозом пожилого лондонца. Казалось, сама Судьба пинком вышвырнула его из жизни и ждет, когда он встанет на ноги, чтобы отправить в очередной нокаут. Как много пришлось выстрадать этому бедняге! Похоже, его дела всегда были плохи, он постоянно испытывал нужду. Совершенно невозможно было представить его в каком-нибудь загородном доме, делящим воскресную трапезу со своими домочадцами. Судя по всему, ему никогда не приходилось любить женщину или целовать ребенка.
Бледный как полотно, он лежал на каталке, чем-то напоминая снятого с креста Иисуса.
Яркий свет подвесных ламп заливал впалую грудь. Пациента окружила группа людей в белых халатах. Подошел и мой друг. Его брошенный поверх марлевой повязки взгляд выражал уверенность в себе, отсутствие каких-либо эмоций и даже некоторое пренебрежение. Скрытые под тонкой резиной перчаток руки приобрели красно-коричневый оттенок, казалось, от них исходит некая сверхъестественная сила. Женская рука в резиновой перчатке протянула маленький сверкающий скальпель.
Желание отвести глаза было настолько сильным, что я с трудом совладал с собой. Взяв скальпель тем же энергичным, уверенным и красивым движением, каким берет смычок прославленный скрипач, хирург начал операцию.
Среди всех событий, ежедневно происходящих в Лондоне, это действо, несомненно, является самым удивительным. Оно в большей степени, нежели все остальные, внушает благоговейный трепет. По сути, жизнь оперируемого висит на волоске, она буквально балансирует на лезвии ножа. В течение нескольких минут должен решиться вопрос, будет он жить или нет. В окна белого зала стучится сама Смерть. Я был слишком потрясен увиденным и потому не сразу понял, что хирургическая операция вовсе не столь ужасна, как на картине Рембрандта [53] .
53
Имеется в виду картина «Анатом». — Примеч. ред.
Во время операции я не слышал никаких звуков, кроме лязга металла о стекло и какого-то шипения из соседнего помещения. Хотя — я слышал еще, как мой друг-хирург разговаривает сам с собой. Судя по напряженным позам ассистентов и по тому, как внимательно они следили за руками хирурга, его невнятное бормотание свидетельствовало о ключевом моменте операции. И это бормотание чрезвычайно бодрило, поскольку состояло исключительно из утвердительных предложений.
— Вот так… — глухо приговаривал хирург, — хорошо… Да, теперь вот здесь… Да, вот так… Хорошо… Ну вот.
Его ничто не могло удивить. Тщедушное тело несчастного пациента вовсе не показалось ему чем-то необычным. Он напоминал человека, который, открыв ящик с документами, сразу же нашел то, что и ожидал найти. Наибольшего внимания заслуживали его руки. Они стали совсем другими. Это были уже не те руки, которые держали рентгеновские снимки и надевали белую шапочку. Теперь они жили собственной жизнью. Эти руки перестали быть просто инструментом. Они не делали ни одного лишнего движения. Если им что-либо требовалось, они на секунду поворачивались ладонями вверх, и женская рука подавала им какую-нибудь блестящую вещицу. Руки сжимали ее и продолжали свое дело. Закончив работать с инструментом, они просто отшвыривали его в сторону, поскольку это был самый быстрый способ от него избавиться, а затем вновь поворачивались ладонями вверх в ожидании другого инструмента.