Лондон. Темная сторона (сборник)
Шрифт:
Джерри Сайкс
Остров пингвинов
(Jerry Sykes
Penguin Island)
Джерри Сайкс дважды удостоился за свои рассказы литературной награды от Ассоциации писателей, работающих в криминальном жанре. Его рассказы публиковались в различных изданиях по обе стороны Атлантики, а также в Италии и Японии. Он родился и вырос в Йоркшире, но живет в Лондоне уже свыше двадцати лет. Его первый роман был опубликован осенью 2006 года.
Место
Эймонн Кохлан всю жизнь прожил в Кэмден-тауне, и, сколько он себя помнил, по улицам болтались шайки юнцов: от банд военного времени, промышлявших уличными грабежами по вечерам, до хиппи в шестидесятые… от панков в семидесятые до… Ладно, он не знал, как они зовутся теперь, но, как бы они ни звались, он никогда прежде не сталкивался с тинейджерами, которые метили свои территории с такой решительностью, как нынешний приплод. Разумеется, он знал, что граффити в обиходе с тех самых пор, как неведомый пещерный человек впервые подобрал осколок кремня и нацарапал на стенах своей пещеры изображения убитых им с утра пораньше зверей. Но, похоже, за последние несколько лет чуть ли не каждое здание в Кэмден-тауне было помечено какой-нибудь многоцветной надписью или знаком. Он знал, что это как-то связано с непрекращающейся войной за сферы влияния, и эти знаки беспрестанно меняются, отмечая победы в бесконечной битве за право снабжать наркотиками тысячи туристов, каждые выходные стекающихся к Кэмденскому шлюзу, но тонкие различия знаков от него ускользали.
Последние полтора года основным элементом граффити на стене у лифта в его доме был большой замок, намалеванный красной и синей красками. Но когда Кохлан протиснулся в парадную тем весенним утром, он увидел, что замок замазан черным, и пара юнцов творит на его месте новый мотив. Этот новый замысел был даже чем-то несколько большим, нежели рисунок, он почти разобрал три большие буквы, обведенные красным и оранжевым — что-то вроде ТТТ, — но, прежде чем Кохлан успел приглядеться, один из парней уловил чужой взгляд, повернулся и задрал в его сторону тяжелый подбородок.
— Эй, че пялишься, думаешь, что тут тебе, — рявкнул парень, и шея его вытянулась из воротника. Ему можно было дать не больше тринадцати-четырнадцати лет, если бы не глаза — холодные и жесткие, состарившиеся раньше времени. Засаленные, ровно остриженные волосы делали его похожим на маленького Цезаря, а кожа вокруг уголков рта была усыпана угрями. Другой парень продолжал рисовать, голова его дергалась в такт музыке, никому другому не слышной.
Кохлан покачал головой и отпустил дверь. Отводя глаза, он зашаркал к лифту, а Маленький Цезарь пыхтел и хрипел, не спуская с него прищуренных глаз. Когда Кохлан нажал кнопку вызова лифта, другой парень повернулся узнать, куда смотрит его приятель, и Кохлан сразу узнал Пита Уилсона, мальчишку из этого дома, которого он знал с тех пор, как тот стал делать первые шаги. Насколько мог вспомнить Кохлан, сейчас ему должно было быть около двенадцати.
Когда Пит узнал старика, у него забегали глаза, а руки потянулись за спину, пряча баллончик с краской.
— Да ты понимаешь, что делаешь, Пит? — спросил Кохлан, но, как только слова вылетели изо рта, он тут же почувствовал, как напряглись его плечи. Он был не из тех, кто поднимает шум, и такая вспышка напугала его почти столь же, сколь удивила.
Пит колебался, разрываясь между узами детства и новыми отношениями едва обретенной и грядущей независимости.
— Уверен, что твоя мать не знает, что ты тут вытворяешь, —
Осознав, что старый пень знает его приятеля, Маленький Цезарь повеселел, ухмыльнулся и стукнул Пита в плечо. Пит хрюкнул и, довольный поддержкой, дал сдачи. Откуда-то сверху донеслась ругань и звуки ударов по двери лифта.
— Надеюсь, ты не забудешь убрать всю эту грязь, прежде чем отправишься домой, — сказал Кохлан, указывая скрюченным пальцем на стену.
— Я же просто замазал замок, — возразил Пит.
— Черной краской по белой стене? А что это за красные и оранжевые буквы? Зачем они?
— Это ТТТ, — ухмыльнулся Пит. — Ты Тоже Торчишь.
— Не понимаю, — нахмурился Кохлан.
Пит не успел рта раскрыть, как Маленький Цезарь снова стукнул его в плечо:
— Ты же знаешь, что мы никому не должны об этом рассказывать.
— Это не секрет, — возразил Пит, хватаясь за место, куда попал Маленький Цезарь.
— Вот долбаный младенец, — рявкнул Маленький Цезарь, вырвал у Пита банку с краской и бросился к выходу. Пит посмотрел на него, потом на незаконченное граффити и последовал за приятелем. Уже у двери Пит обернулся на старика, и Кохлану показалось, что на нервически дрожащих губах он распознал намек на извинение.
Он проследил за тем, как дети скрылись за углом дома; Пит бежал за приятелем, словно младший брат, стремящийся угодить старшему. Кохлан подождал несколько секунд, чтобы убедиться, что они не вернутся, и с шумом перевел дух. Он не сознавал, что стоит, затаив дыхание. Потом он повернулся к лифту и снова нажал кнопку.
Пару минут спустя на нижней площадке лестницы появилась старуха, пыхтевшая так, будто она не спускалась, а поднималась.
— Надеюсь, вы не ждете здесь лифт, — с трудом выдохнула она вместе с облаком дыма, затянулась сигаретой и тоже скрылась за дверью.
Кохлан тяжело вздохнул и пошел к лестнице.
Добравшись до своей квартиры на четвертом этаже, он наполнил чайник и бросил в кружку чайный пакетик. Ожидая, когда вода закипит, он оперся о край раковины и уставился в окно, на жилые кварталы, на Кентскую дорогу, на пару телефонных будок. За будками тянулась невысокая кирпичная стена, где, как всем было известно, промышляли своим ремеслом торговцы наркотиками; их клиенты приходили за товаром пешком или подъезжали на машинах. Сейчас там тоже стоял торговец, а другой прогуливался взад-вперед по улице, указывая пальцем на проезжающие автомобили. Это стало уже настолько обычной картиной, такой неотъемлемой частью бытовой обстановки квартала, что более не вызывало в Кохлане никакого душевного отклика. Но сердце его екнуло, когда, переведя взгляд, он заметил Пита и его приятеля, сидящих на спинке скамейки не более чем в пятнадцати футах от телефонных будок и в немом восторге наблюдающих за торговцами наркотиками.
Вечером, уже в кровати, Кохлан с мрачной покорностью слушал соседскую ругань, приливы и отливы пьяных излияний и косноязычных оскорблений. В выходные это повторялось почти еженощно, наряду с грохотом музыки за стеной, напоминавшим ему военную ночь, когда немецкая бомба превратила соседний дом в груду камней и дымящийся пепел. Бомба деформировала и фундамент его дома, так что парадная дверь больше никогда не входила в дверную коробку, и непрестанно сквозило, а потом, в то лето, когда он вышел на пенсию, муниципалитет переселил их в квартал «Замок». И в такие ночи, как сегодня, он желал своим соседям, воображаемым противникам, такой же бомбежки.