Лондон

Резерфорд Эдвард

Защищался он, приходилось признать, толково и говорил веско, как муж образованный.

– Истина в том, почтенные и сведущие сэры, что я действительно взял деньги у этого мельника. – Он с некоторой брезгливостью указал на коренастого и грубого парня. – Мы заключили пари, и я выиграл. Я считал его трезвым, но если ему угодно поклясться, что нет, и дабы почтить вас, я верну ему выигрыш, который составляет ровно половину того, что он называет. Прочие же его обвинения, – он презрительно пожал плечами, – насчет того, что я, дескать, чародей, некромант и обещал превратить

грубый металл в золото, суть нелепица. Где его доказательства? Где орудия моего нечестивого промысла? Что с мензурками и тиглями? Куда подевались отвары и эликсиры? Кто-нибудь нашел эти вещи при мне или в моем жилище? Конечно не нашел, ибо их нет и никогда не было. Ни слова правды в этих наветах, которые, по-моему, так же грубы, как и металлы, что я, коли верить ему, превращаю в золото. Короче говоря, уважаемый суд, не я, а он стремится изготавливать золото этим нелепым способом.

Судьи улыбнулись. Изложено было неплохо. Мельник тряс головой и пребывал в ярости, но явно не мог предоставить никаких доказательств.

– Верни, что выиграл, – распорядился Чосер, – и дело закрыто.

Адвокат согласно закивал в тот самый миг, когда появился Булл.

– Боже правый! – вскричал тот. – Это же Силверсливз!

То был последний день его пребывания с Чосером. С тех пор как он покинул Лондон, прошел год, и еще в начале июля Булл почувствовал, что пора возвращаться. С утра он посетил достославный Рочестерский собор и отправился в замок проститься с другом.

Ему не понадобилось много времени, чтобы выложить все, после чего Чосер вторично подвел итог, но высказался уже иначе.

– Из показаний безупречного свидетеля, – сообщил он Силверсливзу, – мы уяснили теперь, что вы назвались фальшивым именем, прибыли из Лондона, а не из Оксфорда и в прошлом подозревались в аналогичном преступлении. Посему мы располагаем вашим словом против слова этого мельника. И я вынужден уведомить вас, что суд верит мельнику. – Он повернулся к адвокату. – Соблюден ли закон?

– Вполне.

– В таком случае, – возгласил мировой судья Джеффри Чосер, – я приговариваю вас к уплате этому мельнику всей суммы, на которую он претендует, а также к позорному столбу и колодкам завтрашним утром. – Он немного подумал. – С тиглем на шее.

Английское правосудие положительно отличалось здравомыслием.

Гилберт Булл направился в Лондон к своему дому на мосту в приподнятом настроении. О своем скором приезде он не сообщил.

Она успела забыть, каким он бывал в гневе. Стоя перед отцом в большой верхней комнате через три дня после его возвращения, Тиффани едва ли не ощущала себя снова ребенком. Лицо красное, голубые глаза сверкают. Булл казался даже больше, чем она помнила. И он был вне себя от бешенства.

– Измена! – ревел он. – Твой муженек – иуда! Так я и знал! Найденышу нет веры – дурная кровь! – Он наставил на нее палец. – Впрочем, и ты не лучше, Иезавель!

– Это не измена! – возразила она. – Наши дети останутся твоими внуками!

– О да, измена! – крикнул он. – Ты унаследуешь

состояние Булла, а не Дукета!

– Отец, я не знала, что это настолько тебя огорчит.

– Тогда почему провернула это за моей спиной? – не унимался Булл.

Все открылось, когда кухарка назвала Джеффри мастером Дукетом.

– Мастер Булл, ты имела в виду, – поправил он.

– О нет, сэр, – ответила та, – отныне он мастер Дукет.

И правда всплыла.

Булл сам не знал, что уязвило его сильнее: обман, к которому они прибегли, потеря имени – залога его бессмертия в грядущих поколениях – или же его собственная ненужность вследствие блестящих успехов Дукета на деловом поприще. В любом случае он не сказал бы этого вслух. Но произнес другое – самое страшное обвинение, какое только могли предъявить Буллы.

– Он нарушил свое слово! – крикнул Булл.

И когда Тиффани побледнела, доходчиво разъяснил ей свои намерения.

– В его-то годы? – Сначала Дукет не поверил ушам.

– Почему бы и нет? Он еще при силах.

– Но начать все заново?

– Это моя вина, – сказала Тиффани.

Внезапный приезд отца застал ее врасплох. Она хотела постепенно подготовить его к перемене имени супругом и выбрать подходящий момент. Но случая не представилось. Тиффани настолько увлеклась ублажением одного, что напрочь позабыла о втором.

– Значит ли это, что мне придется снова стать Буллом?

– Незачем, – возразила она. – Он больше не верит нам. Считает, что мы опять переиграем, едва он уедет.

– Может, передумает?

Но Тиффани лишь покачала головой.

Ибо Булл собрался жениться вторично.

– А если у меня будет сын, – сказал он ей холодно, – наследником будет он, а не вы с Дукетом.

Сейчас Джеффри увидел свою жену с неожиданной стороны, так как взгляд ее кротких карих глаз вдруг стал очень жестким.

– По-моему, ты плохо понимаешь, о каких деньгах идет речь, – произнесла она тихо.

– И что же делать? – спросил он.

– Придется ему помешать.

В конце первой недели августа дама Барникель весьма удивилась визиту Тиффани. Поскольку они были мало знакомы, она пришла еще в большее удивление, когда девушка попросила о конфиденциальной беседе. Но вот они сели за стол, и после короткого разговора ни о чем Тиффани перешла к делу.

– Меня беспокоит отец, – начала она.

Ее описание богатого купца трогало душу: одинокий вдовец, нуждающийся в обществе женщины зрелых лет.

– Или, быть может, – спокойно заметила Тиффани, – найдутся и замужние, падкие на тайные встречи. Для своего возраста он очень даже неплох. Не знаете ли вы кого-нибудь подходящего?

Дама Барникель нахмурилась.

– Давайте начистоту, – сказала она. – Вы ищете приятную любовницу для отца.

– Да.

– И спрашиваете, нет ли у меня такой на примете?

– Мне известна здравость ваших оценок, дама Барникель, и я полагаюсь на нее. – Тиффани выдержала паузу, потом добавила: – По-моему, он всегда восхищался вами.