Лондон
Шрифт:
– Я прошу, чтобы это осталось между нами, – наконец ответила Джейн. – Но если вам угодно знать, это правда. Он похитил меня. – Она пожала плечами. – У меня не было выбора. Об этом не знает никто. Это случилось давно.
Теперь ей стало любопытно. Она увидела, как он потупил взор и что-то в нем как бы дрогнуло. А затем погрузился в задумчивость.
– Никто и не должен знать, – пробормотал Мередит.
От чего он кривился? От мысли, что мавр обладал ею физически, как, безусловно, и было? Или от чего-то еще?
Но мысли преподобного Эдмунда Мередита текли ровнее, чем ей мнилось. Конечно, ему было неприятно думать о мавре, и в то же время происшествие, благо осталось
– Но могут заподозрить.
Она поняла, что его это не устроит. Через несколько минут они простились, обменявшись любезностями.
На Уотлинг-стрит Джейн, к своему удивлению, встретила Джона Доггета.
Потянулись мирные тридцатые годы; на каком-то этапе у Джулиуса Дукета родилась блестящая мысль. Можно было раз и навсегда избавить короля от парламента.
Что, парламентам конец? Любому свободному англичанину эта идея казалась дикой, но многим придворным короля Карла и, в частности, его жене-француженке Генриетте Марии, такой поворот был желателен и представлялся естественным. Европейские монархи-католики, до которых было рукой подать – всего-то Английский канал, начинали строить централизованные, абсолютистские государства. Они не терпели никаких неудобств от наглевших парламентов. Не приходилось удивляться, что Карл, уверовавший в свое Божественное право, на пару с Генриеттой Марией Французской решил:
– Построим и мы такую монархию.
И пока дела продвигались неплохо. В Англии был мир. Король Карл ухитрялся жить на собственные средства. Парламентариям не к чему было придраться. В 1633 году епископ Лоуд стал архиепископом Кентерберийским и начал принудительно насаждать по всей Англии Епископальную церковь. Вскоре план (Thorough) введения абсолютной власти короля стал девизом для всего правления Карла I.
– Пуритане ненавидят его, но они всегда могут отбыть в Америку, – заметил Генри. – Лоуд – лучший друг Массачусетской компании за все времена.
Скромная американская колония пуритан стремительно расширялась с 1630 года, когда туда отправился предприимчивый джентльмен по имени Уинтроп.
Для Джулиуса то были счастливые годы. Он женился на жизнерадостной синеглазой девушке из хорошей семьи и вскоре обзавелся детьми. Генри, пока не обнаруживший никакого желания жениться и часто бывавший в Боктоне, предложил им поселиться в большом доме за церковью Сент-Мэри ле Боу. Жизнь в Лондоне тоже была сносной. Отсутствие парламента означало хотя бы то, что не бывать и новым налогам. В городе царила атмосфера преуспевания и прогресса. За его стенами, сразу к северу от Чаринг-Кросс, двое аристократов – лорд Лестер и лорд Бедфорд – начали застраивать свои земли большими кварталами домов с классическими фасадами. Один такой район, Ковент-Гарден, мгновенно стал фешенебельным, туда и переехал в скором времени Генри, объяснивший Джулиусу:
– В городе неплохо, но современному джентльмену пристало жить в Ковент-Гардене.
После переезда Генри Джулиус возглавил приход; он постарался оживить и тамошний дух. Мередиту не удалось стать деканом собора Святого Павла, и его реформаторское рвение несколько увяло. Службы в церкви Святого Лаврентия Силверсливза по-прежнему проходили в излюбленной пышной манере Лоуда, но Джулиус шепнул Марте и Гидеону, что будет достаточно и ежемесячного посещения. Они продолжали
Случилась и неожиданность: потерпев неудачу стать деканом, уже почти шестидесятилетний Эдмунд Мередит решил, должно быть, утешиться женитьбой на Матильде, почтенной старой деве тридцати лет, дочери адвоката, которая, будучи набожной, влюбилась в его проповеди. Через год у них родился ребенок.
Правление короля Карла принесло Дукетам материальную выгоду. Они выдали монарху несколько ссуд – всегда под проценты и неизменно с полным возвратом. Еще того лучше: Карл, как часто делали монархи, переуступал сбор пошлин. За крупный взнос Генри получил право на таможенный сбор с отдельных предметов роскоши.
– Двадцать шесть процентов прибыли! – похвалялся он перед Джулиусом.
Система короля Карла устраивала их весьма и весьма.
– Вместо уплаты парламентских налогов мы зарабатываем на добывании денег, – подытожил Генри. – Это может быть долгая история!
Но в системе имелось одно уязвимое место. Она работала, покуда в государстве не происходило ничего чрезвычайного. Возникни любой вооруженный конфликт, и королю пришлось бы истребовать налоги.
– А это означает парламент, – порой беспокоился Генри. – Как бы нам сделать, чтобы до этого никогда не дошло?
Эту проблему и разрешил Джулиус Дукет.
Он стоял на Лондонском мосту. Был летний вечер, и он, взирая на закат над Вестминстером, обратил внимание на блеск, который сообщали воде солнечные лучи, превращавшие реку в сплошной золотой поток. Его осенило в тот миг, когда он подумал, что эта картина была совершенно под стать шумному деловому городу.
Вот оно! Конечно же золотая река! Что было главным в финансовых потребностях короля за последний десяток лет? Объем, разумеется. Сто, двести тысяч фунтов – в парламенте поднялся бы гвалт из-за таких сумм. Но так ли они были велики? Для могущественного торгового Лондона? Конечно нет. Джулиус мог без труда собрать десятки людей, состояние которых превышало двадцать тысяч фунтов. Совокупное богатство столицы исчислялось многими миллионами. Он мог легко удовлетворить потребности короля даже в случае острой военной нужды и обойтись при этом без всякого парламента. Город и был золотой рекой.
Но почему, прикинул Джулиус, Лондон с такой неохотой давал взаймы? Что, монарх не выплачивал проценты? Нет, подлинная проблема заключалась в характере ссуд и их возврата.
Займы, предоставлявшиеся Короне, почти всегда были связаны с конкретным проектом, который мог не нравиться лондонцам. Не менее важно и то, что ссуды обычно бывали красткосрочными и возмещались из доходов Короны всего за полгода, а потому не могли быть слишком крупными. Но зачем делать лишь так и не иначе? Деньги суть деньги, вложи их в королевский заем или крупную объединенную компанию на паях – разницы никакой. Они так или иначе работали на себя. И разве не притекали столь же устойчивым потоком королевские доходы, которые приносили проценты по ссудам? Тут-то Джулиус и смекнул: если можно приобрести долю в компании на паях, то почему не купить такую же в королевском долге? Если деньги понадобится вернуть, долю легко продать кому-нибудь еще, и проценты достанутся ему. Королю, коль скоро он продолжал платить проценты, совершенно незачем двадцать лет выплачивать долг заимодавцу. Это был вечный процесс, наподобие водопровода Миддлтона, или Виргинской компании, или Ост-Индской, или любой другой. Идея Джулиуса, опиравшаяся на математические расчеты, явилась также и по наитию: непрерывный денежный поток сродни золотой реке, рассекающей город.