Лондон
Шрифт:
Лондонское королевское общество возникло двадцатью годами раньше как неформальный дискуссионный клуб. Мередит был впервые допущен туда в год Реставрации, когда ему разрешили посетить лекцию ведущего молодого астронома по имени Кристофер Рен – такого же, как он, сына священника. В клубе установили ограниченное членство, хотя, как доктор медицины, он мог бывать на любых лекциях, которые читались по средам. Король Карл тоже вступил в клуб и даровал организации королевскую хартию, после чего ее стали называть просто Королевским обществом.
Несколько месяцев назад Ричард Мередит, робея страшно, издал короткую статью, которая удостоилась похвалы
– Доктор Мередит, вы избраны полноправным членом общества.
Неудивительно, что чаша его радости переполнилась. По крайней мере, так было час назад.
Доктора Мередита не сильно встревожили несколько случаев заболевания в мае. Лондонское лето веками ознаменовывалось такими спорадическими вспышками. Когда в июне количество больных увеличилось, он снова не встревожился. В приходах, соседствовавших с Чипсайдом, не оказалось ни одного; Уотлинг-стрит оставалась нетронутой. Он напомнил себе, что за последние двадцать лет не было ни одной серьезной вспышки, а о чем-то крупнее не слышали со времен короля Якова I. Поэтому на вопросы людей, не пора ли им начать волноваться, он отвечал успокаивающе: «Держитесь подальше от мест, которые к западу от Друри-лейн и Холборна. Впрочем, город почти не задет». Погода в тот месяц выдалась исключительно теплая. «Сухой жар, – заключило большинство медиков, – усилит в крови стихию огня. Это произведет желтую желчь и усугубит холеричность». Возможно, это и есть причина распространения болезни. К июлю он прознал о росте числа заболевших в Саутуарке и на восточной дороге за воротами Олдгейт. Но этим утром, когда ему показали документ, он испытал немалый шок.
«Билль о смертности» выпускался еженедельно. В двух длинных столбцах были отмечены умершие в городских и пригородных приходах с указанием причин, которых насчитывалось около пятидесяти. В большинстве своем цифры были невелики: «Апоплексия – 1. Водянка – 40. Младенцы – 21». Но клерк указал на второй столбец, в верхней части которого стояло число ужасающее: 1843. А рядом – страшное короткое слово «чума».
Чума, зараза, Черная смерть – все означало одно.
– Покинете Лондон? – осведомился клерк.
– Нет. Я врач.
– С утра я видел много врачей, и все разъезжаются, – улыбнулся клерк. – Они говорят, что обязаны наблюдать за богатыми пациентами, а поскольку те уезжают, им тоже приходится. Но если вы и впрямь готовы остаться, – добавил он одобрительно, – у нас есть кое-какое платье, которое вам лучше надеть.
Нед старался подавить рык, но чудовище шло прямо на него. Куда его тяпнуть? Ног нет. Руки слишком толстые, чтобы впиться. Рыча и гавкая, Нед вконец обезумел, но толку было чуть.
И тут чудовище сделало нечто необычайное. Оно сняло с себя голову. Стянув огромную перчатку, протянуло руку – понюхай! – и позвало его по имени. Это оказался хозяин.
Мередит спекся в кожаных одеждах, которые выдал ему клерк в Гилдхолле. Огромный клюв был набит ароматическими травами, только что купленными в аптечной лавке, ибо многие думали, что зараза распространяется через нечистый воздух.
– Бедняга Нед! – расхохотался он. – Что, напугал я тебя? – И дружески потрепал пса. – Идем домой.
Он только отворил дверь, как подоспел сэр Джулиус:
– Мой дорогой Мередит! – Взглянув на причудливое облачение, сэр Джулиус осознал, насколько симпатичен ему этот юноша. – Что слышно
Мередит рассказал ему про «Билль о смертности».
– Как я и боялся, – сказал сэр Джулиус. – Заклинаю вас, Мередит, поедемте с нами. Мы отправляемся в Боктон. Чума редко доходит до сельской глубинки. Оставайтесь с нами, пока она не минует.
– Благодарю вас, – сердечно отозвался тот. – Но долг обязывает меня быть здесь.
Сэр Джулиус со вздохом ушел; он вынудил близких прождать еще полчаса, поскольку вернулся ради последней попытки убедить молодого человека. Но обнаружил, что Мередит успел снова уйти, оставив на страже Неда.
В печальной задумчивости сэр Джулиус вернулся в свой дом, взял пистолеты, как делал всегда в путешествиях по пустынным дорогам до Кента, зарядил их и велел домашним рассаживаться по экипажам. Через несколько мгновений они катили по Уотлинг-стрит к Лондонскому мосту. Там он приказал на минуту остановиться, так как мог оказать своему юному товарищу хотя бы небольшую услугу.
Нед замахал хвостом при виде вернувшегося сэра Джулиуса. Он знал, что это свой. Начал вставать. Ему нравилось приветствовать друзей даже в отсутствие хозяина. Сэр Джулиус был уже совсем рядом. Зачем-то остановился. Поднял руку. Нет, указал на него. Зачем?
Оглушительный хлопок, клуб дыма и страшный удар, отбросивший его на крыльцо, слились для Неда в один слепящий, нереальный миг. В груди возникла сильнейшая боль. Пасть наполнилась чем-то теплым. Больше Нед ничего не узнал.
Застрелив Неда, сэр Джулиус привязал пса к повозке, и та потащила его по мостовой. Добравшись до реки, собаку бросили в воду. Сэр Джулиус сожалел о содеянном, но не сомневался в правильности поступка. Всякому разумному человеку известно, что собаки разносят заразу. Но, зная, насколько привязан Мередит к псу, Джулиус понимал, что тому никогда не хватило бы на это духу. Теперь, по крайней мере, Нед не заразит хозяина.
– Это меньшее, что я мог сделать для спасения нашего юного храбреца, – изрек Джулиус.
– Пес был хорошим крысоловом, – заметил сын. – У Мередита не было в доме ни одной крысы.
– Верно, – отозвался тот. – Но вряд ли это имеет значение.
К середине августа «Билль о смертности» регистрировал по четыре тысячи душ еженедельно; к исходу – шесть тысяч. Изо дня в день Ричард Мередит надевал свой кожаный костюм и уходил.
Порой ему чудилось, будто он вовсе не в Лондоне, а в городе похожем, но другом. Улицы почти вымерли, с Чипсайда исчезли лотки, а дома стояли запертыми, как будто затыкали носы и рты, боясь заразы. Двор переехал в западный город Солсбери. С конца июня к мосту и воротам тянулись экипажи и фургоны: уезжали джентльмены, купцы, даже ремесленники из тех, что побогаче, – все стремились в места безопасные. За редкими исключениями оставалась лишь беднота.
Время было страшное. Бродя от прихода к приходу, Мередит видел, как выполнялись распоряжения мэра. Едва городская инспекция подтверждала чуму, дом запирали и выставляли часового с пикой, чтобы никто не вышел и не вошел; на двери чертили страшный красный крест, обычно с печальной припиской: «Господи, помилуй!» После этого к больному мог попасть только врач, одетый по примеру Мередита. Когда домочадцы сигналили о трупе, являлся уполномоченный, который подтверждал причину смерти, а после, чаще на закате, прибывали носильщики. Они катили свою тележку, трезвонили в колокольчик и оглашали окрестности навязчивым скорбным зовом: