Лондон

Резерфорд Эдвард

Люси неуверенно подошла к двери, похрустывая гравием. Нервничая, позвонила, и где-то внутри откликнулся колокольчик. Она же прикинула, не лучше ли было пойти с черного хода. Последовала долгая пауза, наконец дверь отворилась, и перед Люси, к ее ужасу, предстал дворецкий. Она сбивчиво спросила, Папаши ли этот дом, получила утвердительный ответ, назвалась и осведомилась, примет ли ее хозяин. Дворецкий, смеривший ее взглядом недоуменным, а затем вопросительным, и сам, похоже, не до конца понимал, как поступить. Он спросил, назначено ли ей. «О нет», – ответила незваная гостья. Знакома ли она с Папашей? Люси считала, что да, и добавить ей

было нечего. Дворецкий в конце концов рассудил, что это не основание впускать ее в дом, но повел себя приветливо и предложил подождать снаружи, пока тот не узнает.

К удивлению Люси, он вернулся через несколько минут и проводил ее в холл, мимо закрытых дверей, за которыми велась беседа, и вниз по лестнице в пустую и тесную прихожую цокольного этажа. Там он учтиво оставил ее, притворил дверь и, уже не столь церемонно, запер на ключ. Она прождала минут двадцать, затем ключ провернулся вновь и она увидела, как отворяется створка, а мигом позже очутилась лицом к лицу с настороженным Папашей. Люси моментально узнала его. А вот узнал ли он?

– Здравствуй, Сайлас, – сказала она.

Не укладывалось в голове, что этот румяный старик с ухоженной бородой, в изящном сюртуке и сверкающих туфлях – Люси заметила, что даже ногти на его крепких старческих пальцах были наманикюрены, – и вправду Сайлас. Преображение поражало.

– Я думал, ты умерла, – произнес он медленно.

– А я жива.

Он продолжал задумчиво ее рассматривать.

– Однажды я пробовал тебя разыскать. Не нашел.

Люси ответила пристальным взглядом. Это могло оказаться правдой.

– Я тоже искала. И тоже не нашла.

Но это было давным-давно.

После того как Сайлас продал лодку, она видела его всего один раз. Это случилось пасмурным утром через год: он притащился к ним в дом и прохрипел: «Люси, пойдешь сегодня со мной. У меня для тебя кое-что есть». Люси не хотела идти, но мать упросила, и она нехотя отправилась с ним к его вонючей тележке. Их путь лежал в Саутуарк и дальше в Бермондси. Наконец они свернули в большой двор, обнесенный высоким, старым и ветхим деревянным забором, где девушке открылось поистине замечательное зрелище.

Мусорная куча Сайласа Доггета уже достигла почти тридцати футов в высоту и явно продолжала расти. Свежий материал, если уместно говорить о свежести, доставлялся бесперебойно. Грязь, мусор, всякая дрянь, навоз, объедки, палая листва и городские отходы укладывались в общую смрадную гору. Но главным чудом была деятельность, развернувшаяся вокруг нее. Стая оборванцев ползала по ней, зарывалась и пропадала внутри на глазах у Люси. Одни были с совками, другие с ситами, третьи рылись голыми руками – все под зорким присмотром бригадира, который в конце рабочего дня обыскивал каждого такого муравья и только потом выпускал за ворота, уверившись, что тот ничего не прихватил. Что же они искали? Удивительно! Сайлас поводил ее вокруг, и Люси увидела железяки, ножи, вилки, медные чайники, сковородки, деревяшки, старую одежду, горы мелочи и даже ювелирные изделия. Все это и многое другое старательно складывали в ящики или собирали в отдельные кучки, которые оценивал сам Доггет и определял их судьбу.

– Эта груда принесет мне целое состояние, – удовлетворенно изрек он.

И она – в этом заключалось его щедрое предложение – тоже могла в ней покопаться. Мало того, случайным сборщикам платили в день пенс, а ей Сайлас назначил тридцать шиллингов

в неделю.

– Может, потом что и получше подыщу. – И напомнил: – Я же обещал помочь!

Но у Люси екнуло в груди при виде омерзительной горы и унылого, неряшливого облачения бывшего черпальщика. С ним на пару она выуживала из реки трупы; несчастный малыш Горацио копался в иле, ища для него монеты в точности так же, как эти нищие бедолаги карабкались по его драгоценной поганой куче. Она всем этим уже занималась, и воспоминания были слишком болезненны. И она отказалась.

Доггет много не говорил. Отвез ее домой. Когда дошли, сказал:

– Лучшего тебе не предложат. Это твой последний шанс.

– Прости.

– Упрямая, как папаша.

– Может быть.

– Ну и ступай к черту! – воскликнул Сайлас и, не дав ей даже ломаного гроша, тронул вожжи и покатил прочь.

Это была их последняя встреча. Спустя пять лет, когда умерла мать, она не исключала, что он снова появится – таким же сверхъестественным, жутким образом, как всегда. Но он не пришел. Через месяц, гадая, что стало с ним и его кучей, Люси отправилась в Саутуарк и отыскала тот самый двор. Но куча исчезла вместе с Сайласом. Куда он делся, не знал никто.

Вскоре Люси переехала. Она нашла работу у пуговичника из Сохо и поселилась поближе, в приходе Сент-Джайлс. Там и прожила десять лет. У нее открылся талант к подбору цветов: покажи любую ткань, и Люси, смешав краски, точно воспроизводила оттенок. Она умела делать пуговицы для чего угодно. Но чаны с краской, стоявшие в непроветриваемой комнате наверху, распространяли едкий запах, и ей со временем стало трудно дышать. Люси съехала, испугавшись астмы, которой страдала ее мать.

Примерно тогда же она завела приятеля. Тот был в родстве с ирландцами, которых она знала по Сент-Джайлсу, но жил в Уайтчепеле. Именно он устроил ее в лавку к друзьям из своей же округи; из-за него она переехала, он поддержал ее дружбой и даже любовью. Никого больше рядом не оказалось. К тому же парень был обучен чтению и письму, что позволило ему устроиться клерком на крупную соседнюю верфь.

Дружба постепенно переросла в нечто большее, и несколько месяцев назад произошло неизбежное. Потом повторилось еще и еще.

И вот Люси сказала Сайласу:

– Прости, что оторвала от дел. Ты вроде как не один.

– Не один? – Он смотрел настороженно. На миг ей почудилось, что Сайлас растерялся, но это прошло. – Ничего особенного, – пожал он плечами. – Просто несколько друзей.

– О, – отозвалась она. – Приятно слышать.

Люси не знала о семье Сайласа. Тот не обмолвился о ней ни словом даже двадцать лет назад, хотя уже обзавелся четырьмя дочками. Быть может, ему и было какое-то дело до Люси и ее отца, но не такое большое, чтобы позволить им даже помыслить о существовании детей у него самого. Он постарался оградить Люси от родни, способной выдать его секрет.

– А дом? – Люси обвела вокруг себя рукой. – Тоже твой?

– Возможно.

– Значит, ты разбогател.

– Некоторые так и считают. Перебиваюсь помаленьку.

Это была ложь. Ко времени, когда умерла мать Люси, Сайлас уже покончил с мусорной кучей в Бермондси. Но он собрал еще три на западе Лондона, а вскоре открыл, что выгоднее не заниматься ими лично, а продавать. Самые большие он сбыл за десятки тысяч фунтов. Продав десять штук, ушел на покой очень богатым человеком.

– Итак, зачем ты пришла? – спросил он.