Лондон
Шрифт:
Пять лет назад Люси пришлось уйти с работы – ноги стали слабыми. Но в лондонском Ист-Энде женщина могла заработать несколько пенсов и на дому, а самым верным, хотя и нуднейшим делом было изготовление спичечных коробков. Для этого хватало материалов, стола, клея и кисточки. Сырье ей давали, клей и кисточку пришлось покупать самой. Работа несложная. Спичечная фабрика «Брайант и Мэй» платила ей два пенса и полпенни за каждые двенадцать дюжин. Вкалывая по четырнадцать часов в сутки, Люси могла сделать семь таких партий; за девяностовосьмичасовую неделю она получала четыре фунта и десять шиллингов. Несколько дней в неделю ей помогала маленькая Дженни, так что хватало и на жилье, и на скромное пропитание.
Оглядываясь вокруг, она находила свое положение безрадостным. Сын пьянствовал. Юный Том связался с каким-то молодым хулиганьем из еврейской общины, и тамошние мальчишки, хотя и пили меньше, постоянно играли в азартные игры. «Ничем не лучше, опять же останется без гроша», – говаривала она Дженни. А в прошлом году Уайтчепел был потрясен жуткими злодеяниями Джека-потрошителя. До сих пор жертвами оказывались проститутки, но как не бояться за девочку, когда по округе шастают такие безумцы?
Люси тревожило и кое-что еще. Первым сигналом опасности в Ист-Энде стали прошлогодние протесты на фабрике «Брайант и Мэй», возглавленные энергичной чужачкой Анни Безант, которая подняла работниц на выступление против нищенской заработной платы. А в этом году произошли события более зловещие: еще одна женщина, по имени Элеонора Маркс, отца которой, Карла Маркса, считали революционным писателем из Уэст-Энда, помогла работникам газовой отрасли создать профсоюз, и вскоре в доках разразилась крупнейшая забастовка.
– Я не говорю, что они не правы, – сказала Люси, обращаясь к Дженни. Ей было отлично известно о заработках на спичечной фабрике, а сын нередко описывал ужасные сцены в доках, где временным работникам разрешалось драться за трудовые смены. – Только чем это закончится?
Какая бы участь ни ждала Ист-Энд, Люси хотела, пока жива, найти безопасную гавань для Дженни. Но как? Ист-Энд разбухал год от года, пополняясь все новыми иммигрантами. Деревни вроде Поплара полностью растворились в бескрайних унылых пустошах, вмещавших доки, заводы и длинные ряды убогих домов. Люси могла надеяться только на одно, и холодным декабрьским днем отправилась туда, куда не ходила больше тридцати лет.
Юридический мир не знал места достойнее, чем большая площадь близ Ченсери-лейн, известная как Линкольнс-Инн-Филдс. Ее край был украшен благородным старым особняком, оставшийся периметр занимали адвокатские и другие старинные конторы. В одном углу над красивой и мрачной лестницей, каким-то образом сообщавшей месту дух горделивой отстраненности, располагалась контора стряпчих «Одсток и Олдербери».
Поскольку Люси не бросила ребенка, то так и не побывала у адвокатов Сайласа. С учетом всех обстоятельств она и сыну не обмолвилась о Сайласе ни словом. Но не могла ничего поделать с собой и все надеялась, что тот поможет ей хотя бы на смертном одре. В конце концов, много ли у него было другой родни? Она наводила о нем справки, пока двенадцатью годами раньше не прочла в старой газете о его кончине. Люси написала адвокату; не получив ответа, послала новое письмо, спрашивая, не помянул ли ее родственник. На сей раз она получила резкий и лаконичный ответ: нет.
Люси не знала никого, способного дать ей желаемое: уютное место для Дженни как можно дальше от Ист-Энда – в приличном доме, где ее не обидят. Да и как знать, почему бы Дженни не получить крохотную толику огромного состояния Сайласа?
Таким образом, в десять утра она явилась в контору на Линкольнс-Инн, назвалась и спросила мистера Одстока.
Он протомил ее в ожидании два часа – суровый, седой и сутулый старик, который откровенно удивился при виде Люси, но также, вне всяких сомнений, прекрасно знал, кто она такая. Адвокат
– Боюсь, мне нечем вам помочь. Мне неизвестны такие случаи, хотя я не сомневаюсь, что они встречаются.
– Значит, мой родственник вообще не обмолвился обо мне?
– Помимо первоначальных инструкций – ни разу.
– Но что стало со всем его богатством? – вдруг выпалила она.
– Как же? – Тот несколько растерялся. – Его дочери… – Видя, что Люси не понимает, он полностью замкнулся. – Боюсь, я ничего не могу для вас сделать, – сказал мистер Одсток, распахнул дверь и, прежде чем та осознала происходящее, выставил ее вон.
Люси просидела на холодной площади целых десять минут, усиленно размышляя. Она не могла ошибиться, старый адвокат так и сказал: у Сайласа были дочери. Может быть, хоть одна сжалится над ней и девочкой? Но кто они такие? И где их искать?
Тут Люси кое-что вспомнила. На заре своего правления королева Виктория распорядилась регистрировать рождения, браки и смерти не только в приходах, но и в едином лондонском реестре. К нему допускали даже простую публику. «Если найду записи о браке, то хоть имена узнаю», – подумала Люси. Она нервно подошла к шедшему мимо адвокату и услышала, что это учреждение находится не так далеко. И ранним днем вместе с несколькими другими посетителями оказалась перед внушительным архивом. Записи были собраны поквартально и выполнены каллиграфическим почерком на плотной пергаментной бумаге. В них содержались сведения обо всех браках, заключенных в Англии.
Люси и не подозревала, что в мире так много Доггетов. Сперва она усомнилась в возможности обнаружить хоть что-то, но постепенно разобралась. Шарлотту она пропустила, так как на время ее замужества семейство еще не переехало в Блэкхит, однако чуть позже, перед самым закрытием, набрела на нужную запись: Доггет, Эстер, сочеталась браком с Силверсливзом, Арнольдом.
Дочь? Где она теперь? Как раздобыть ее адрес, во имя всего святого? Покинув Регистрационную палату, Люси какое-то время прикидывала, что делать дальше, и вспомнила о полезности адвокатов.
Вернувшись с отменного ланча, мистер Одсток столкнулся с молодым Силверсливзом – подававшим надежды внуком Сайласа Доггета, которого он с удовольствием принял на младшую должность.
– Представьте себе, – заговорил он оживленно, – сегодня утром я виделся с прелюбопытной родственницей…
Мистер Одсток хотел добавить «вашего деда», но вспомнил вдруг о четких наставлениях Сайласа и передумал.
– С родственницей?.. – подхватил молодой Силверсливз.
– Пустяки, – стушевался старик. – Моя кузина. Вам это вряд ли интересно.
Граф Сент-Джеймс решил прогуляться, благо времени у него было много, а настроение – лучше некуда.
Его сватовство к Нэнси имело огромный успех. Ему пришла в голову удачная мысль пригласить ее на выездную прогулку. Под небом студеным и синим их экипаж выехал с Пикадилли и по дороге, искристой от изморози, проследовал мимо величественной резиденции Эпсли-Хаус, построенной старым герцогом Веллингтоном, и очутился в Гайд-парке. Пейзаж будто явился из сказки. Они миновали заледеневшие, словно стеклянные, деревья и добрались до места, где некогда стоял знаменитый Кристалл-Палас. Теперь здесь красовался пышный памятник принцу Альберту, напротив которого, сразу за парком, вздымался огромный овальный силуэт недавно построенного Альберт-Холла. Они взирали на него в колдовской тишине, после чего, как только достигли участка, где западная часть Гайд-парка переходила в Кенсингтонские сады, он предложил ей выйти за него замуж.