Лондонцы
Шрифт:
— Когда начнется война с Гитлером, люди вспомнят этот случай, — сказал он однажды. — И если раньше все соседи не думали о том, что я немец, то теперь их отношение изменится.
Министерство иностранных дел отказало ему в просьбе принять у себя семью евреев-беженцев лишь на том основании, что он немец. А три месяца спустя, когда Гитлер вторгся в Австрию, на Карла свалилась новая беда.
— Меня попросили уволиться из школы, — подавленно сообщил он Кейт, вернувшись с работы. — Немецкий язык исключен из школьной программы. — Он сел за стол, накрытый дочерью для ужина, и с дрожью в голосе произнес: — Директор старался не смотреть мне в
Он прикрыл глаза ладонью, и Кейт, к своему ужасу, увидела, что у него дрожат пальцы. У нее закружилась голова, она подсела поближе и сжала отцовскую руку.
— Не принимай это близко к сердцу, папа! — с трудом сказала она, чувствуя неимоверную тяжесть в сердце. — Найдется какая-нибудь другая работа. Возможно, даже интереснее, чем преподавание немецкого языка.
Поворачивая на Магнолия-Террас, она мельком отметила, что в тот раз ее надежды оправдались. Не прошло и недели после увольнения отца из школы, как Ниббс сообщил ему, что престарелому владельцу книжного магазина, рядом с овощной лавкой Ниббса, требуется управляющий. И вскоре Карл стал заправским книготорговцем и, к их общему огромному облегчению, получал от нового занятия огромное удовольствие.
На другом конце улицы она заметила Чарли Робсона, выгуливающего собаку, и помахала ему рукой. Он приветливо помахал ей в ответ, и Кейт мысленно отметила, что Чарли давно уже никуда не исчезает из квартала, как это случалось с ним раньше. Все тогда, разумеется, понимали, что он не в отпуске и не уехал к друзьям, а отбывает очередное наказание за мелкое воровство в одной из тюрем.
Кейт стала переходить площадь, размышляя о том, не связаны ли перемены в жизни Чарли с мисс Годфри и уроками грамоты. Так или иначе мисс Годфри и Чарли продолжали общаться.
Она улыбнулась, подумав, как странно порой завязывается между людьми дружба, и не заметила, что дошла до дома Дженнингсов. После случая с отцом и Кристиной она уже не захаживала туда столь часто, как раньше. И не потому, что родственники Керри стали хуже относиться к ней, — просто вместе с ними жила Кристина, а с ней у Кейт были весьма натянутые отношения.
Сразу же после того жуткого происшествия Альберт Дженнингс поспешил объяснить гостье, что человек, которому она плюнула в лицо, вот уже двадцать лет как проживает здесь и что мать Кейт — англичанка, а сама девушка родилась в Англии и никогда не выезжала за ее пределы. На Кристину это не произвело никакого впечатления.
— Она говорит, что в твоих жилах течет арийская кровь, а все немецкие арийцы одинаковы, — с сожалением поведала Керри. — Представь, каково ей пришлось, когда нацисты отправляли ее родных в концентрационный лагерь, и прости ее. Отец сказал, что ее мать и бабушка скорее всего уже погибли. А ее отца и брата нацисты застрелили прямо на улице, когда они пытались помешать толпе разграбить и сжечь магазин.
Как и другие жители площади Магнолий, Кейт сочувствовала Кристине, но одновременно испытывала к ней неприязнь. Какие бы ужасы ей ни пришлось пережить в Германии из-за нацистов, с ее стороны было непорядочно так поступить при всех с одним из своих новых соседей. Выходка эмигрантки повергла отца в депрессию, и этого Кейт не могла ей простить.
— Рада тебя видеть, малышка! — крикнула из коридора Лия, как только Кейт вошла в незапертую дверь. —
Лицо Лии, однако, оставалось озабоченным, и Кейт вспомнила, что она была единственной из обитателей площади Магнолий, не особо радующейся свадьбе внучки. Лия не пожелала пойти в церковь на церемонию бракосочетания Керри и Дэнни, хотя и обещала напечь для угощения пирожков, бубликов и блинов.
— Бабуля никак не может простить маме, что та вышла за рыночного торговца, — однажды сказала Керри. — И если родителям некогда было заниматься моим воспитанием, с чего она взяла, что у меня будет еврейская свадьба? — Она театрально всплеснула руками, изображая отчаяние.
— Но к Дэнни она относится нормально, да? Чем же тогда она недовольна? — с недоумением спросила Кейт.
Керри тряхнула головой, рассыпав по плечам густые волосы, и усмехнулась.
— Тем, что он не еврей. Будь он евреем, она бы в нем души не чаяла. Бабуля считает, что мама игнорирует еврейские обычаи и традиции. Мне кажется, именно поэтому Лия и употребляет словечки из идиш: таким образом она хочет насолить папаше и напомнить маме, что та не оправдала ее надежд.
Едва Кейт вошла в спальню, Бонзо приветствовал ее радостным лаем. Керри обернулась и накинулась на подругу с вопросами:
— Как ты считаешь, выпустить мне талию еще на полдюйма? Ем один салат, а все равно, кажется, растолстела со времени последней примерки.
Кристины не было дома. Кейт, облегченно вздохнув, села на край кровати и окинула придирчивым взглядом свадебный наряд, сшитый из атласа по фирменной выкройке.
— Все превосходно, не морочь голову, — сказала она.
И не покривила душой: с вырезом в форме сердечка и узкими рукавами в три четверти, скроенное по фасону «принцесса», платье спереди едва касалось туфель, а сзади имело небольшой шлейф. Оно прекрасно смотрелось без всяких кружев и оборок. Рядом, на кровати Кристины, лежали головной убор в виде белых цветов апельсинового дерева и кружевная фата, которую надевала на свадьбу мама Керри. Ансамбль должен был завершить большой букет из свежесрезанных алых роз и белых гвоздик, обещанный в подарок невесте другом семьи — владельцем цветочного лотка на рынке.
— Бабушка в церковь не пойдет, но я надену ее жемчужное ожерелье, — сообщила Керри. — Положено иметь на себе что-то старинное, что-то новое, какую-то вещицу, взятую в долг, и нечто голубое. «Новым» станет бабушкин подарок, «старым» — мамина свадебная фата, у мисс Хеллиуэлл я одолжу белые нитяные перчатки, а к нижней юбке приколю голубую ленту.
— Как ты думаешь, примерить мне свое платье подружки невесты? — спросила Кейт.
— Зачем? — передернула плечами Керри. — Ты вряд ли растолстела. Не понимаю, как тебе удается сохранить форму?!
— Это потому, что я не работаю на рынке, — съязвила Кейт. — Не ешь все, чем торгуешь, и тоже не будешь толстеть.
— Неправда, я пробую товар, только когда долго нет покупателей! — вспыхнула Керри. — И вообще, от фруктов не прибавляют в весе.
— Это зависит от того, сколько их съесть, — лукаво улыбнулась подруга. — А пирожками и пюре ты разве не перекусываешь то и дело? Только не разубеждай меня, я все равно не поверю!
— До пирожков и пюре я не дотрагиваюсь с тех пор, как узнала дату свадьбы, — помрачнев, пробурчала Керри и, сделав глубокий вдох, снова взглянула в зеркало. — Мне не хочется выглядеть коровой рядом с тобой, стройной как тростинка. Ради этого я готова вообще не есть.