«Лонгхольмский сиделец» и другие…

Носатов Виктор Иванович

– Спасибо за поддержку, господин ротмистр, – искренне поблагодарил офицера Аристарх, – но меня сейчас больше всего удручает неприязнь полкового командира…

– А вы не думайте об этом. Только что, ставя задачу на дальнейшее продвижение вперед, полковник дал мне понять, что по-прежнему доверяет вам и надеется на вашу привязанность к полку. Он поручил мне передать вам новый приказ – совершить ночной рейд в обход хутора с тем, чтобы разведать обстановку в районе населенного пункта Болехов…

– Спасибо за доверие! – радостно воскликнул Аристарх и, попрощавшись с ротмистром, направился к биваку охотников.

Навстречу ему попался Кузьмин, который нес котелок с аппетитно пахнущей гречневой кашей.

– А я вас, ваше благородие, ищу. Вот каша поспела. – Он протянул доверху наполненный котелок с ароматной гречкой. – Вот здесь и можно присесть, – указал младший унтер-офицер на застеленное

попоной седло.

– Спасибо, братец, – умилился заботе расторопного гусара офицер, – без тебя я бы уже давно отощал, – добавил он, торопливо, не чувствуя вкуса, пережевывая разваристую гречку, обильно сдобренную салом.

– Да вы не торопитесь, ваше благородие, – многозначительно промолвил Кузьмин, – я слышал, что сегодня полк заночует здесь, в лесочке…

– А что ты еще слышал? – доедая остатки каши, неожиданно спросил Аристарх. – Что говорят о залетном штабном, который накануне наведывался в наш полк?

– А-а, вы об нем, – нехотя начал гусар, – так он, это… – Кузьмин замялся.

– Ну, не тяни ты кобылу за хвост, говори! – потребовал раздраженно офицер.

– Так он это об вас с полковым командиром разговор вел…

– Обо мне? – удивился штаб-ротмистр. – Откуда ты знаешь?

– Так это… После доклада о нашем успешном рейде в селе Брошнев-Осада, полковник облобызал меня и на радостях посулил пожаловать Святого Егория! Вот! А потом он услал меня с реляцией до штаба дивизии. Там меня сразу же отправили к полковнику из корпусной разведки. Не помню фамилию. Кажись Брынкин, или Бричкин…

– Брыксин, наверное.

– Верно, ваше благородие, Брыксин! Так эвтот полковник пытал меня, пытал, пока я не поведал йому головную вашу задумку. Как мы австрияков энтих до смерти напужали. Начальник энтот залыбился и казал, что такого охвицера непременно надо к генеральной квартире приписать. Потом мы вместе поскакали до полка. После разговора со штабным командир незнамо почему накричал на меня и отправил догонять вас. Вот и все.

– Может быть, полковник говорил не о генеральной квартире, а о генерал-квартирмейстерской службе, – уточнил он.

– Ваша правда, господин штаб-ротмистр, – сразу же согласился Кузьмин, – об ентой службе он и гутарил. Только я выговорить как следует не мог.

– Ну что же, все постепенно проясняется, – удовлетворенно воскликнул Аристарх, – видно, полковник и в самом деле приезжал сватать меня в генерал-квартирмейстерскую службу. А полковой командир подумал, наверное, что это рара обо мне хлопочет, вот и сорвался…

– А вы, ваше благородие, не ходите в эту едренную службу. Уж больно мы все к вам привыкшие. Пришлют заместо вас какого-никакого, и нахлебаемся мы тогда лиха, – мрачно пробубнил Кузьмин и вопросительно взглянул на офицера.

– Не журись, гусар, никуда я от вас не денусь, – твердо заявил Аристарх, – мне больше кочевая жизнь по душе, а не штабная.

Глава II. Могилев (Сентябрь-октябрь 1915 года)

1

Генерал Баташов, отставленный от штаба Северо-Западного фронта, отбыв в течение нескольких месяцев цензовое командование гвардейским полком и бригадой, был направлен в распоряжение Ставки и занимался упорядочением архива генерал-квартирмейстерской службы. А после неожиданной отставки великого князя Николая Николаевича он вместе с офицерами Ставки участвовал в подготовке служебной документации для передачи дел новому Верховному главнокомандующему – государю императору Николаю Александровичу.

Весть о необходимости смены военной власти носилась в офицерской среде уже давно и достигла апогея после так называемого Великого отступления, когда под напором прекрасно снабженных и вооруженных сил противника почти безоружные русские армии оставили Галицию и большую часть Царства Польского. Ответственность за отступление и неорганизованную эвакуацию армии, а также местного населения общественное мнение возложило на начальника штаба Ставки генерал-адьютанта Янушкевича. Вскоре и в столице все в один голос стали ругать его, хотя до обвинений в шпионаже, даже несмотря на его близость к военному министру Сухомлинову, все же не дошло.

Баташов, выполняя обязанности генерала для поручений, однажды, будучи в Брест-Литовске, пытался наладить взаимодействие местных властей и служб, ведавших эвакуацией учреждений и жителей города. Но у него из этого ничего не вышло. Он только смог с сожалением констатировать, что движение огромной массы беженцев на восток практически не было организовано и больше походило на паническое бегство от преследующего по пятам противника, хотя оставление города русскими войсками планировалось несколькими днями позже. Картина была ужасающая. Вдоль железной дороги почти на 30 километров растянулась нескончаемая вереница людей, животных, повозок. Здесь в общей массе сплетались и бесхозяйственность военных обозов с безразличными ко всему возчиками, и старательно уложенный последний скарб бросившего свой дом хозяина-беженца, и гонимые гурты скота, и временные шалаши-отдыхи измученных людей, выбившихся уже из сил, но пока еще живых. И, наконец, могилы, кресты и трупы, трупы человеческие вперемешку с трупами животных. Обо всем увиденном и о своих предложениях по предотвращению подобной «эвакуации» из других городов, оставляемых армией, Баташов доложил Янушкевичу, но тот, занятый разборками внутри Ставки, лишь равнодушно отмахнулся от его советов.

Все это требовало от государя императора кардинальных перемен в Ставке. Значительная часть высших офицеров и столичного общества придерживалась той точки зрения, что наилучшей для фронта была бы комбинация: великий князь – Верховный главнокомандующий, генерал Алексеев – начальник штаба. Правда, были и другие предложения, например, сделать на короткое время из Алексеева Верховного главнокомандующего. «Мол, пусть лучше Алексеев станет козлом отпущения за все былые просчеты, главный из которых – нехватка боеприпасов и оружия». Однако эта мысль так и не была поддержана в верхах. Несмотря на то, что большинство мнений были в пользу Алексеева, офицерская каста смотрела на генерала как на выходца из простого народа, обязанного своей карьере исключительно личным способностям, а не протекции, что в сословной армейской среде не всегда работало на пользу человеку. Все были единодушны лишь в одном – Янушкевича необходимо немедленно сменить.

Баташов, как и многие другие офицеры-монархисты, встретил решение государя императора стать во главе армии с огромным воодушевлением и радостью. Он искренне верил в то, что, став Верховным главнокомандующим, помазанник Божий вдохновит войска на победу, что непременно поспособствует перелому ситуации на фронтах в пользу русских армий. Он надеялся, что это в конечном счете будет способствовать и повышению престижа императора, углублению народной любви и доверия к нему армии, пошатнувшегося в связи с раздуваемыми левой прессой небылицами о предательстве немки-императрицы и дружбе царской семьи с Григорием Распутиным. Разногласия среди офицеров вызывал лишь бывший главковерх и причины его отставки. В ходе разбора архива у Баташова было достаточно времени для того, чтобы понять основные причины стратегических просчетов, в конечной мере приведших к оставлению Галиции и смене Верховного главнокомандования. Многие недостатки в руководстве войсками имели место в связи с неспособностью Николая Николаевича самостоятельно принимать решения и в полной мере за них отвечать. Все это и привело к тому, что большинство стратегических решений за него принимал возомнивший себя великим стратегом генерал-квартирмейстер Ставки Данилов. Эта непререкаемая личность постоянно довлела над начальником штаба Ставки Янушкевичем. Верховный лишь подписывал приказы слепо, доверяя их подготовку и реализацию своим заместителям. А когда настало время отвечать за просчеты, Николай Николаевич, вместо того чтобы тщательно проанализировать их и в дальнейшем не допускать, пошел по наиболее легкому пути – обвинил во всех смертных грехах шпионов и диверсантов. Одним из результатов этого стало его распоряжение о выселении из прифронтовой полосы евреев и немцев, а также всех подозрительных личностей. А его не всегда обоснованные обвинения в адрес военного ведомства, закончившиеся отставкой военного министра Сухомлинова, обвиненного к тому же еще и в шпионстве, тоже ни в коей мере не улучшили обстановки на фронте. Кроме неспособности руководить и принимать ответственные решения Николай Николаевич был упрям и, несмотря ни на что, не хотел расстаться с неспособными советниками. Да и кадровая политика, основанная на протекции и кумовстве, привела к тому, что армиями и фронтами за небольшим исключением командовали влиятельные, но недалекие люди и слабые военачальники. В связи с этим, Баташов искренне надеялся на то, что новый Верховный главнокомандующий начнет свою деятельность с замены неспособных военачальников одаренными офицерами Генерального штаба. Думая об этом, он вспомнил вдруг своего коллегу по генерал-квартирмейстерской службе Пустошина и товарища по Академии Генерального штаба Юдина, части которых отчаянно сражались в Галиции, цепляясь за каждый населенный пункт, каждую возвышенность, чтобы сдержать стремительный натиск врага. Вот они-то ни за что бы не сдали такие мощнейшие крепости, как Ковно, Брест-Литовск и Новогеоргиевск. Вспомнил он и последний разговор с Пустошиным в поезде, направлявшемся из Царского Села в Петроград.