Лопе де Вега

Варга Сюзанн

И эта новая любовь предписывает ему те же строгости и принуждает его к такой же неволе: «Я умираю от любви, и я не знал, я, человек, столь сведущий в земной любви, я не знал, что божественная любовь может столь беспощадно воспламенять души». Божественная любовь предстает как ипостась любви земной, мысли о которой неотступно преследуют поэта. Вполне уместно предположить, что эти пылкие порывы мистической любви в жизни Лопе являются всего лишь еще одним приключением, еще одним поворотным моментом в его бурной жизни. Эта горячность отныне попеременно будет затрагивать и любовь божественную, и любовь человеческую. Они, эти две любви, эти живые скрытые силы, прочно обосновались в нем. Мы увидим, как в зависимости от тех или иных обстоятельств эти силы будут сталкиваться, никогда взаимно друг друга не исключая и никогда не одерживая друг над другом окончательной победы.

Светское и церковное

Было бы неверно отрицать роль, которую могла сыграть мистическая любовь или любовь

к мистике, волновавшая душу и разум Лопе в годы, предшествовавшие началу его служения церкви. Лопе всегда был человеком очень религиозным как в повседневной жизни, так и в том, что касалось возвышенной духовной тематики, постоянно питавшей его творчество. Достаточно вспомнить некоторые его ранние произведения: «Поэма о Святом Исидоре», «Вифлеемские пастухи», а также четыре «ауто сакраменталь», вошедшие в текст его романа «Странник в своем отечестве», носящие столь красноречивые названия, как «Путешествие души» или «Свадьба души»; среди многих его религиозных пьес следует особо отметить пьесу под названием «Варлаам и Иосафат», датируемую 1613 годом. Он и раньше постоянно публиковал поэтические сборники, посвященные вопросам религии и веры и отмеченные пылким лиризмом, такие как «Монологи», «Размышления влюбленной души, преданной Господу», предшествовавшие «Священным рифмам»; в эти сборники вошли стихотворения и поэмы, наиболее известные из всех, написанных Фениксом, в том числе и сонет, в котором он обращается к Христу:

Пусть твой божественный взгляд, Господь, на мне остановится! Молитвами хочу я уплатить свой долг, Я следовать хочу за тобою по пятам. Не взвешивай мои грехи, Ведь тебе нравится входить в сердца кающихся грешников.

Можно сделать вывод, что еще задолго до появления у него мыслей о сане священника Лопе уже проявлял мастерство в искусстве произнесения проповедей. Он уже тогда искал случая послушать знаменитых проповедников, и их таланты были даже способны заставить его покинуть столицу. Так, однажды он отправился в Толедо, чтобы послушать проповедь тамошнего архиепископа дона Бернардо де Сандоваль-и-Рохаса, Он был настолько очарован речью прелата, что на следующий день, дабы выказать тому свое почтение, переложил проповедь в стихотворную форму и отправил ее архиепископу в виде 146 одиннадцатисложных стихов, объединенных в терцеты.

Провозвестники призвания свыше

Лопе не дожидался, когда разразится мистический кризис, чтобы активно вступить в религиозную жизнь. Он уже давно был приближенным к инквизиции, он также давно уже окунулся с головой в деятельность братств и конгрегаций, игравших важную роль в общественной жизни. Эти братства и конгрегации были тем местом, где перемешивались, соперничая друг с другом, интересы сообщества церковников и сообщества мирян. В Испании той эпохи братства и конгрегации представляли собой нечто вроде объединений людей очень набожных, принадлежащих к одному кругу и действующих заодно против превратностей человеческого существования.

Известно, что летом 1609 года Лопе вступил в Конгрегацию слуг Святого причастия, которая могла рассматриваться в качестве своеобразной прихожей, открывающей доступ к жизни церкви и церковников. Это братство людей набожных и благочестивых, довольно «молодое», то есть созданное недавно, обязывало своих членов к неким ограничениям и жертвам, в которых, кстати, не было ничего особенного для повседневной жизни любого правоверного христианина того времени: они должны были носить особую перевязь в качестве знака отличия, поститься и предаваться воздержанию в предписанные дни, ежедневно присутствовать на службах в храмах, постоянно посещать больницы и страждущих. Находившаяся со дня основания под покровительством короля Филиппа III и герцога Лерма, эта конгрегация отличалась от всех прочих торжественностью служб и различных ритуалов, связанных с отправлением культа. Особенной же роскошью и блеском, воистину несравненными, отличались процессии в праздник Тела Господня; по сему случаю возводились алтари, богато украшенные аллегорическими изображениями и надписями на религиозные темы, иногда сочиненными самим Лопе. В тот день актеры играли «ауто сакраменталь», представление коих сопровождались музыкой и фейерверками. Ночные бдения накануне Рождества тоже проводились в конгрегации с большой помпой и с проявлением художественного вкуса, и Лопе вносил в эти торжества свою лепту в виде уже упоминавшихся выше «вильянсикос», очень ценимых в народе коротких произведений, отличавшихся великой и в то же время простой набожностью, блестящие образцы коих он ранее дал в «Вифлеемских пастухах».

24 января 1610 года Лопе вступил в «Братство улицы Оливар», среди членов коего были такие известные писатели, как Сервантес, Салас де Барбадильо, Велес де Гевара, Кеведо; все они создали своеобразную традицию литературного сообщества, просуществовавшую долгое время и после ухода из жизни Лопе. Драматург Кальдерон тоже впоследствии стал членом этого братства. Благодаря тому, что членами братства были такие писатели, это объединение набожных людей еще и действовало как литературная

академия, так что там писали и читали стихи под покровительством Господа. Год спустя Лопе стал членом еще одного братства, а именно Третьего ордена монашеского ордена святого Франциска, и сам факт вступления в это братство он почтил превосходным произведением, носившим весьма длинное название: «Речи Лопе де Вега, произнесенные по настоятельным просьбам братьев Третьего ордена Покаяния серафического (или ангельского) святого Франциска». В отличие от ордена слуг Святого причастия это братство характеризовалось решительным предпочтением простоты, каковая рекомендовалась как в жизни, так и в нравах. Главным призванием членов этого братства были любовь к ближнему, помощь бедным, короче говоря — милосердие и человеколюбие. Для Лопе, всегда отличавшегося милосердием, подобные качества не были чем-то особенным, к чему его следовало принуждать и обязывать. В Мадриде из уст в уста передавалось множество историй, подтверждавших его стремление к милосердию и состраданию. Рассказывали о том, как Лопе с великодушной, и даже с излишней щедростью раздавал деньги, одежду, вообще всякое имущество. Именно в большой степени этим самым милосердием, этой добродетельной щедростью такие литературоведы, как Гильермо де ла Торе и Диц Борк, объясняют тот факт, что образ жизни Лопе вел довольно скромный, несоразмерный с теми солидными доходами, что приносили его пьесы. Вот так в памяти народной рядом с образом веселого, буйного соблазнителя и удивительно плодовитого поэта сформировался и образ благородного Лопе, делавшего щедрые пожертвования. Точно так же рассказывали о том, как смиренно и скромно держался Лопе, когда участвовал в торжественных процессиях, одетый в простой плащ и благоговейно неся реликвии или мощи святого, которому был посвящен праздник. Участие в религиозных обрядах было для него делом столь естественным, что их духом, духом набожности и веры, пропитывалось его творчество. В переписке с герцогом Сесса он довольно часто прибегал к метафорам и сравнениям, затрагивавшим религиозную тематику, чтобы показать своему господину и покровителю, насколько привязанность и почтение, которые он испытывает к нему, близки к благоговению: «Если бы это зависело только от меня, то это вас я носил бы на вытянутых руках [во время шествий] как реликвию, ибо так я вас почитаю, даже если вы и не являетесь, по крайней мере сейчас, святым». При помощи таких эффектных стилистических хитростей, в которых было бы абсурдом искать какие-либо намерения совершить богохульство, Лопе любил объединять мирское и священное, как ему это нравилось делать во всех сферах его жизни.

Разумеется, строгое соблюдение правил поведения, а особенно правил этих братств и конгрегаций, никогда не было его «сильной стороной», ему случалось допускать множество вольностей по отношению к обязательствам, налагаемым ими; и однако же он не щадил сил для того, чтобы ревностно и преданно, с великой верой принимать участие в религиозных обрядах и празднествах, чрезвычайно популярных в народе; обрядов и празднеств было множество, они были частью повседневной жизни его квартала, а также жизни всего Мадрида. Так, он по своей воле и за свой счет воздвиг перед своим домом на улице Французов алтарь и под его величественными сводами с большой заботой установил серебряное распятие, окруженное красивыми канделябрами, позаимствованными у герцога; когда Лопе стал священником, он сам служил там обедню.

Итак, Лопе был пылким, искренним, ревностным католиком, и было бы нелепо в этом сомневаться лишь потому, что он страстно любил или совершал поступки, противоречившие его принадлежности к духовному сословию. Это истинная правда, и в своих стихах он исповедуется перед Господом в своих грехах и слабостях как человек, осознающий свою вину и испытывающий горькое раскаяние: «Мне стыдно, мой сладчайший Иисус, за то, что я оскорбил тебя, но было бы еще более постыдно не испытывать этого чувства стыда».

Рукоположение в Толедо

Смерть близких, последовавшая одна за другой, сильно подействовала на Лопе и привела к тому, что все мысли его сосредоточились на идее искупительного покаяния. Вот почему в то время, когда Лопе должен был принимать участие в празднествах, как делали все, кто сопровождал в Сеговию и в Лерму королевское семейство, в нем проснулось неудержимое желание пересмотреть свою жизнь. Он поведал герцогу о том, с каким нетерпением ждет того момента, когда сможет вернуться в столицу, чтобы осуществить свое намерение быть рукоположенным в сан священника.

Местом, где должны были пройти обряды посвящения, Лопе выбрал Толедо. Этот выбор был определен тем, что со многими священнослужителями города его связывали тесные узы дружбы. В особенности Лопе был дружен с архидиаконом кафедрального собора Толедо, а также с братом Альфонсо Мадридским, братом Франсиско де Осуной и с отцом Гранадой. Теперь, по прошествии времени, выбор Толедо представляется нам неким чудом, ниспосланным самим Провидением, так как если бы выбор был иным, мы бы практически ничего не знали о рукоположении Лопе. Оказавшись вдали от своего хозяина герцога Сесса, Лопе почувствовал себя обязанным держать его в курсе того, как проходит процесс его вступления в ряды духовенства, и этому обстоятельству мы сегодня обязаны наличием бесценной переписки, позволяющей проследить за тем, как Лопе шаг за шагом осуществлял свое намерение.