Лопе де Вега
Шрифт:
Но главным «подстрекателем» введения новаторских приемов, главным действующим лицом, способствовавшим изменениям в драматическом искусстве, станет Кальдерон. Воспользовавшись уроками, преподанными Лопе в «Новом искусстве сочинять комедии», Кальдерон переориентирует театр на зрелищность и внутреннюю глубину. Если как человек он мог быть весьма посредствен, эгоистичен, тщеславен, то как художник он всегда был великолепен. Подчинив себе драматургию во всей ее полноте при помощи своего мастерства «драматурга-ремесленника», а также при помощи силы своего разума и духа, он придал драматургии новые качества, а именно архитектурное ощущение пространства и декора. Воздействие его красноречия проистекало из глубинного смысла происходящего на сцене, а также из высокой значимости реальных вещей и явлений в социальном и моральном плане. Он показывал процесс внутреннего развития человека. Драматургия Кальдерона одновременно опиралась на блеск и тончайшие переливы фривольного галантного празднества и на сосредоточенность метафизических построений. Изобретая все более изощренные
Итак, с публикой, приходившей смотреть пьесы Лопе, было покончено, ибо никто более не писал для тех, кто составлял большинство среди посетителей корралей. Дело обстояло так, будто со смертью Лопе изменился не только сам театр, но и его зритель. Кстати, уже тогда в стране начали ощущаться последствия непродуманной и непоследовательной политики графа-герцога Оливареса, обстановка постепенно ухудшалась из-за экономических трудностей, из-за трауров в королевском семействе и из-за войн на полуострове.
В 1644 году Совет Кастилии предложил принять новое законодательство относительно театральной деятельности. Отныне только от шести до восьми театральных трупп (вместо двенадцати) получали разрешение играть спектакли на определенной территории. Что до репертуара, то он должен был постоянно находиться «под строгим присмотром»: пьесы должны были быть поучительными и лишенными любовной интриги. Одно из положений сего законодательства было «нацелено» как раз против произведений Лопе, ибо в нем говорилось, что отныне подлежат запрету все пьесы, которые в театрах играли прежде, особенно пьесы Лопе де Вега, «оказавшие прискорбное воздействие на нравы».
Память о Лопе была скомпрометирована и грозила кануть в реку забвения. Монтальван при содействии Фелисианы, дочери Лопе, и ее мужа Луиса де Усатеги при финансовой поддержке герцога Сесса продолжили издание собрания его пьес, пять дополнительных томов которого вышли один за другим в период с 1635 до 1647 года. Фелисиана также издала сборник «Долина у подножия Парнаса», в который кроме восьми комедий (среди которых были «Доблести Белисы» и «Самая высшая добродетель короля») вошли также крупный трактат, посвященный истории и деятельности ордена иезуитов, и двадцать пять лирических стихотворений и поэм. Среди них были поэтические тексты, написанные Лопе незадолго до смерти, а именно поэма «Фелисио», посвященная сыну, и поэмы и стихотворения, посвященные умершим друзьям, таким как проповедник брат Гортензио Паравичино и музыкант Хуан Блас де Кастро. Неизвестно, по каким критериям отбирались эти произведения, но известно, что после смерти Лопе множество его сочинений осталось в ящиках его стола, быть может, в ожидании того, что их оттуда извлекут и опубликуют. Но этого не произошло, ибо Монтальван умер в 1638 году, за ним в 1642 году последовал герцог Сесса; Фелисиана потеряла мужа и столкнулась с серьезными финансовыми затруднениями. Запрет на произведения Лопе, общий экономический упадок, поразивший страну, привели к тому, что слава великого поэта и драматурга постепенно угасала.
Если произведения Лопе постепенно уходили из памяти людей и на протяжении почти двух столетий пребывали в забвении, то и его дом, бывший средоточием его жизненных сил, символическим закрытым пространством, где он творил, убежищем его помыслов и чаяний, едва не исчез с лица земли.
Фелисиана, наследница всего имущества Лопе, присматривала за домом, в котором появилась на свет и который повидал на своем веку немало тревог и сердечных волнений, страстей и духовных исканий, а теперь был обречен стоять пустым, ибо долгое время в нем никто не жил. Овдовев, Фелисиана окончательно поселилась в нем, а потом к ней перебралась и пылкая, необузданная беглянка Антония Клара. Она по-прежнему считалась незамужней девицей, но отнюдь не без средств, а потому обустроила дом заново, сменив обстановку и купив новую мебель. В этом доме они и прожили несколько лет довольно счастливо. 6 июня 1657 года Фелисиана умерла, она оставила дом своей сводной сестре, назначив ее опекуншей и попечительницей Луиса Антонио, своего сына, не достигшего к тому времени совершеннолетия и отсутствовавшего в Мадриде. Юноша тогда находился на военной службе при маркизе Мортара, он был капитаном пехоты. Антония Клара покинула сей мир 3 октября 1664 года, дом остался пустым и простоял без жильцов десять лет, так как Луис Антонио, унаследовавший все имущество и состояние, продолжал делать карьеру военного на севере Италии, оккупированном испанскими войсками, и в Мадриде так и не появлялся. Когда он все же прибыл в Мадрид, то поспешил продать дом знаменитого предка. 13 июня 1674 года дом был куплен некой Марианой Ромеро, послушницей монастыря ордена босых кармелиток, принявшей имя сестры Марианы. Быть может, ее попросила купить этот дом настоятельница монастыря, любимая дочь Лопе Марсела, которой тогда было шестьдесят восемь лет? Ведь она из-за ограды монастыря, из своей кельи, вероятно, могла следить за судьбой отцовского жилища. Но мы этого никогда не узнаем. Как бы там ни было, молодая женщина поселилась в доме Лопе, ибо монастырь и монастырский уклад оказались не для нее. До того как стать послушницей, она была замужем за неким Луисом Ортисом, с которым рассталась, чтобы продолжить свою театральную карьеру: она в то время была знаменитой актрисой. В зените славы Мариана оставила сцену и ушла в монастырь.
Вот тогда-то вспомнили и о его могиле, и о его бренных останках. Исследователи отправились в церковь Сан-Себастьян, вскрыли старый склеп, но не нашли там ни надгробного камня, ни тела. Были предприняты новые поиски, наводились справки в архивах.
Было установлено, что после похорон Лопе герцог Сесса, чтобы выказать почтение своему секретарю, пожелал соорудить ему пышный склеп. Для герцога это был способ подтвердить свой статус мецената, о котором с таким восторгом говорилось в речах, произнесенных на похоронах Лопе, что очень польстило тщеславию этого знатного вельможи. Однако пока герцог вынашивал свое намерение, не особенно торопясь его реализовать, он забыл позаботиться о покрытии расходов по содержанию временного захоронения, как это было предписано в приходе. Кроме того, по примеру других испанских грандов, герцог был принужден самим ходом исторических событий расстаться со своей красивой жизнью рядом с королем и оказался втянут в бесконечные конфликты, сотрясавшие королевство, сначала в качестве дипломата, а потом и в качестве воина. Поглощенный новыми заботами, герцог просто забыл о Лопе. 14 ноября 1642 года герцог Сесса скончался, став жертвой эпидемии лихорадки, и оказалось, что он так и не выполнил многих взятых на себя обязательств, в том числе и тех, что касались могилы поэта.
Приход церкви Сан-Себастьян обратился к потомкам герцога, в частности к его старшему сыну Антонио, ставшему седьмым герцогом Сесса, с просьбой о помощи, но новый герцог остался глух к этим просьбам. В 1658 году, пятнадцать лет спустя, кредиторы-церковники устали ждать и приняли решение перенести в другое место останки поэта, с благословением когда-то помещенные во вторую могилу третьего ряда в склепе под главным алтарем церкви. Это несомненный факт, и об него спотыкались архивисты и исследователи творчества Лопе, ведшие друг с другом нескончаемую полемику и только сгущавшие завесу тайны, витавшей над останками Лопе. Куда могли их поместить? В оссуарий склепа? Или в другое место? Все вопросы остались без ответа.
Брат Матиас Фернандес Гарсия, нынешний приходской священник прихода Сан-Себастьян, полон решимости разгадать эту загадку, для чего и возобновил поиски. Будучи известным историком и обладая большими познаниями, он полагает, что последние раскопки, производившиеся в 1969 году в присутствии его предшественника, брата Энрике Веры Иньигеса, были произведены наспех и без должного серьезного к ним отношения. Но он полагает, что «приключение» с останками поэта вполне соответствует романтическому духу самого Лопе и что нас в этом деле еще ожидают сюрпризы. С лукавой улыбкой он добавляет, что пока «приход Сан-Себастьян остается единственной реальной могилой Феникса». И чтобы помнить об этом, в церкви возвели новый алтарь точно на том самом месте, где находился старый, под которым триста шестьдесят шесть лет назад был погребен прах величайшего поэта и драматурга. Этот алтарь находится справа от южного портала, если входить в церковь с улицы Аточа; на этом алтаре есть мраморная мемориальная доска, а над алтарем помещен величественный ковчег-реликварий, как бы являющийся неоспоримым знаком присутствия Лопе в церкви. Статуя святого Себастьяна украшает западный фасад церкви. Эта чрезвычайно редкая для испанской культуры обнаженная скульптура поражает не только изяществом форм, но и необычайной чувственностью, почти сладострастием, с которым мученик принимает пытки.
Глава XVI
НОВЫЙ АПОФЕОЗ
Произведения Лопе тоже позн'aют новый триумф. После долгого забвения, длившегося почти двести лет, они вновь возникнут из мрака. Лопе возрождался, оживал в том, что составляло его суть, а именно в своем творчестве. В середине XIX века, в период яркого расцвета романтизма, он вновь стал объектом пристального внимания культуры всего мира. В конце XIX века процесс реабилитации Лопе стал необратим и началось его триумфальное шествие по миру. Он вновь оживал в своем творчестве, где сам был постоянным персонажем, навсегда «прописанным» в этом жилище, которое было, есть и будет его единственным местом пребывания. Его творчество, бывшее результатом проникновенной и пламенной деятельности его разума, теперь придает всему его существу плотность, мощь и жизненность.
Заново открытый романтиками, Лопе стал для молодых драматургов знаменем, они ощущали в его драматургии то дикое самопроизвольное начало, которое было столь необходимо для возрождения и обновления драматургии как жанра. Лопе понравился им эклектизмом по отношению к заповедям и правилам, дерзостью ассоциаций и образов, широтой и полнотой исторического охвата, пылом, неустрашимостью и героизмом персонажей, диапазоном драматических ситуаций. Театр Лопе, извлеченный из забвения эрудитами и ими изученный, был признан образцом и источником вдохновения теми, кто были склонны полагать, что на них возложена особая миссия перед лицом культуры.