Лопе де Вега
Шрифт:
Он по-прежнему занимался творчеством, ибо этот труд был единственным средством заглушить боль и печаль, и смерть сына стала поводом для сочинения эклоги «Фелисио», в которой он предстал в образе несчастного героя всяческих злоключений в экзотических странах, где его ожидало множество соблазнов. Прибегнув к такому приему, как подражание, Лопе превратил Лопе Феликса в еще одного Феникса:
О мой Фелисио! Мой Фелисио! Когда я представлял себе твою походку, Твой изящный стан, Твои элегантные одежды, То мне казалось, что ты — птица И что твое оперение сияет ярче, Чем оперение Феникса.Нам кажется, что эти строки служат доказательством
Лопе по-прежнему строго соблюдал все обряды: служил мессы, читал требник, встречался с друзьями, заботился о своем саде. Он не отказывался от пищи, но ел ровно столько, чтобы поддерживать в себе жизнь. Однако смерть неуклонно приближалась.
Глава XV
ЛОПЕ У ВРАТ СМЕРТИ
По словам Хуана Переса де Монтальвана, первые признаки того, что Лопе угасает, появились 6 августа 1635 года. Это был праздник Преображения Господня, когда христиане прославляют Христа, представшего после воскрешения перед учениками на горе Фавор. В тот день отец его молодого ученика, знаменитый мадридский книготорговец, пригласил Лопе отобедать с ним и с одним из общих друзей. После трапезы завязалась беседа, Лопе блистал красноречием, но вдруг почувствовал сильное недомогание. Когда он вновь смог заговорить, то пожаловался, что «внезапно ощутил такую боль, будто грудь его не могла более удерживать внутри сердце». По его словам, боль была столь сильной, что он даже обратился к Господу с мольбой дать ему умереть, дабы избавить от нее.
Молодой Монтальван, всегда восхищавшийся отличным физическим состоянием своего семидесятитрехлетнего учителя (следует помнить, что средняя продолжительность жизни тогда составляла тридцать пять лет), сказал Лопе: «Умирать вы и не думайте. Господь не станет вас слушать, напротив, он сделает так, что вы проживете еще лет двадцать, пребывая в столь же превосходном состоянии, в коем пребываете сейчас». Лопе немного успокоился и мягко ответил, что отдает себя в руки Господа и надеется, что он выведет его из состояния внезапно охватившей его слабости.
Но не прошло и трех недель, как приступ повторился. Это произошло в пятницу, 24 августа, в День святого Варфоломея. Как обычно, Лопе встал на рассвете, прочел утреннюю молитву, отслужил мессу в молельне. Затем вернулся к себе в комнату, чтобы заняться самобичеванием, как всегда делал по пятницам в память о Страстях Господних. Но, быть может, в тот день он совершал обряд с большим пылом, чем обычно, ибо все стены его комнаты были забрызганы кровью, которой пропиталась и надетая на его тело власяница. Завершив обряд, Лопе вышел в сад, чтобы взглянуть на цветы и полить их. В таких мелких заботах, незначительных, но успокаивающих, прошло утро. Затем Лопе заперся в рабочем кабинете среди картин и книг.
Быть может, он в последний раз приложил руку к сочинению из двухсот восьмидесяти строф, которое назвал «Золотым веком», или к сонету, посвященному смерти дворянина-португальца, что нашли на его столе? Оба произведения были опубликованы после смерти Лопе его дочерью Фелисианой.
В середине дня он вдруг почувствовал страшный озноб, несмотря на летнюю жару. Ощущая недомогание, он все же съел скромный обед и отправился, как и планировал, в Колледж Шотландцев. Он был приглашен туда на защиту докторской диссертации по медицине и философии; процедура защиты должна была проходить под председательством знаменитого ученого Фернандо де Кардосо. Лопе оказался в избранном обществе, к которому, по некоторым свидетельствам, присоединился и сам король. Волнение и жара ухудшили состояние Лопе, силы покидали его, и вскоре его охватила такая слабость, что его были вынуждены вывести из зала. Лопе доставили в апартаменты его друга, доктора дона Себастьяна Франсиско де Медрано, которые, к счастью, находились в здании колледжа. Когда он пришел в себя, ноги его не держали и не могли двигаться. Лопе дали немного отдохнуть, затем доставили в портшезе домой, уложили в постель, и он заснул.
На следующий день у Лопе был жар, к нему вызвали врачей и те дали ему очистительное и пустили кровь (как тогда говорили, отворили кровь). Но это только усилило
Хотя о смерти и не говорилось в открытую, но ее приближение «следовало читать между строк», она подразумевалась как неизбежность, скрытая за завесой обрядов, не обманывавших никого, в том числе и самого Лопе. Доктор ушел, порекомендовав близким поэта обеспечить ему наилучший уход, ибо несчастному оставалось жить лишь несколько часов. Пришел священник, и Лопе исполнил свой долг верующего. Он с большим воодушевлением и даже, по словам Монтальвана, со слезами радости на глазах принял причастие. Успокоенный и просветленный, два часа спустя он выразил желание продиктовать свою последнюю волю, то есть составить завещание. Вызвали нотариуса Франсиско де Моралеса, каковой и выполнил волю умирающего в присутствии врача Филипе де Вергары, лиценциата Хосе Ортиса де Вильены, дона Хуана де Солиса и дона Диего де Логроньо. Завещание Лопе представляет собой довольно внушительных размеров документ из семи длинных страниц, исписанных тремя сменявшими друг друга писцами. Внизу каждого листа Лопе поставил свою подпись, а также подписал и весь документ в целом. К сожалению, его подпись уже не была тем блистательным образцом каллиграфии, что с таким шиком обычно завершала рукописи его произведений, теперь это была с явным трудом выведенная подпись с угловатыми нечеткими буквами… Разумеется, в ней все же легко узнать его имя, но еще легче обнаружить вопиющие признаки упадка сил. В завещании Лопе назвал свою дочь Фелисиану основной наследницей, а герцога Сесса и своего зятя Луиса де Усатеги назначил своими душеприказчиками. Распределив имущество между родственниками и близкими, не забыв при этом никого из друзей, Лопе выразил пожелание быть погребенным в одеянии рыцаря Мальтийского ордена и с наградами, коих удостоил его папа римский Урбан VIII.
Эти формальности потребовали от Лопе столь значительных усилий, что он, похоже, потратил на них последние силы. Все очень испугались и приняли решение соборовать умирающего. Он подал знак Фелисиане, она преклонила перед ним колени, а он протянул к ней руку, благословляя ее; Фелисиана поцеловала благословившую ее руку. Со всех сторон раздавались горестные рыдания. Лопе попрощался с друзьями, пытавшимися успокоить его словами нежной любви и дружбы. Тогда, словно наконец образумившись или давая ответ самому себе на тревожный вопрос, беспокоивший его перед неизбежным концом, Лопе попрощался с Монтальваном: «Знайте, доктор, что истинная слава — в добродетели; со своей стороны я бы отдал все аплодисменты и все похвалы, что я получил, за то, чтобы совершить на одно доброе деяние больше». Никто в тот день не мог предположить, что этот молодой ученик Лопе умрет всего три года спустя, в тридцатилетнем возрасте. Далее Лопе попросил герцога Сесса быть покровителем Фелисианы. Он был очень утомлен, и его оставили отдыхать.
На следующий день, 27 августа, самые близкие друзья Лопе собрались вокруг него с раннего утра. Здесь были герцог Сесса, Хуан де Пинья, дон Франсиско Лопес де Агилар, Франсиско де Кинтана, Вальдивьесо, Перес де Монтальван, а также многие другие. Все молча молились, не сводя глаз с прекрасного лица человека, бывшего всегда таким крепким и отважным.
Лопе не хватало воздуха, он задыхался, а потому не мог более произносить слова отчетливо, но, по свидетельству очевидцев, «глаза его производили такое впечатление, будто он сохранил полностью силу своего разума». Но постепенно и взгляд его стал затуманиваться. Ему дали распятие, он приложил его к губам и так и держал. Затем, словно желая остаться наедине со смертью, Лопе отвернулся лицом к стене. Казалось, он более не ощущал никакой боли и просто тихо угасал. Было четверть шестого вечера, когда он умер, не позволив сорваться со своих губ ни единой жалобе.