Лорд и леди Шервуда. Том 5
Шрифт:
– Хочешь первой в этом году земляники?
– Ты тоже вспомнила? – Робин улыбнулся и обнял Марианну, сомкнув руки на ее груди. – На этот раз она не первая, а, наверное, последняя в этом году.
Поцеловав ее в макушку, он выпустил Марианну из объятий, чтобы снять с себя оружие. Марианна подложила дров в очаг, и огонь занялся с новой силой. Робин перенес к очагу кубки, кувшин и блюдо с земляникой и расставил все на полу. Сняв с себя куртку и сапоги, он сел возле очага, привалившись спиной к стене, и Марианна устроилась рядом с ним. Она разлила вино по кубкам и
– Расскажи мне о Гвен и Лу, – попросил Робин.
Марианна стала рассказывать о дочерях, стараясь не упустить ни одной милой мелочи, связанной с девочками, понимая, что ему дорого каждое слово, любое ее воспоминание о Гвендолен и Луизе. Когда она умолкла, Робин глубоко вздохнул и, закрыв глаза, печально улыбнулся.
– Хотел бы я знать, какое чудо должно свершиться, чтобы мы одолели ратников, превосходящих нас числом в несколько раз! – тихо сказал он.
– Может быть, чудо заключается в том, что Иоанн поручил командовать ратниками не Гаю, а Брайану де Бэллону? – предположила Марианна.
– И ты думаешь, что даже при этом условии Гай отойдет в сторону? – усмехнулся Робин.
– Мне показалось, что его намерения именно таковы, – ответила Марианна.
Его рука, обнимавшая плечи Марианны, вздрогнула и напряглась. Движением ладони Робин резко поднял ее подбородок, заставив Марианну вскинуть голову, и посмотрел ей в лицо потемневшими от тревоги глазами.
– Как ты сумела узнать о его намерениях?!
Марианна рассказала ему о встрече с Гаем, о разговоре с ним, рассказала, как он обошелся с Бэллоном, и передала просьбу Гая о поединке.
– Вот как! – усмехнулся Робин и задумчиво прищурил глаза. – Значит, Гай наконец обрел долгожданную свободу, если отважился на подобную просьбу.
– Свободу? – удивленно переспросила Марианна.
Глубоко вздохнув, Робин сказал:
– Помнишь, ты когда-то говорила мне, как отец Тук пытался отвести тебя в сторону, как можно дальше от мыслей о свободе?
– Да. Он сказал, что свобода приобретается ценой страданий, которые под силу не всякому человеку.
– В этом он был полностью прав, милая.
– И Гай?..
– Сам провел себя через ад, в котором испил полную чашу страданий. Не имеет значения то, что свою чашу он сам же себе и наполнил. Итог все равно один, с одной лишь разницей: свобода Гая заключается в его освобождении от себя прежнего.
– Ты выполнишь его просьбу? – спросила Марианна, и Робин после долгого молчания ответил, думая вслух:
– Посмотрим, как будут разворачиваться события и какое участие в них примет Гай. Я ведь мог и ошибиться, подумав о нем так, как сейчас говорил тебе.
Марианна повернулась, чтобы сидеть не спиной к Робину, а лицом, и внимательно посмотрела на него. Заметив ее взгляд, он вопросительно изогнул бровь, и она с нежной и грустной улыбкой сказала:
– А ты изменился, милый, с тех пор как мы виделись в Долвиделане.
Он понял, что она подразумевала, и улыбнулся в ответ. Вскинув руку, Робин провел по ее лицу кончиками
– Я забыл тебя, – тихо сказал он. – До Уэльса я помнил тебя всю: твое лицо, твое тело, голос, запах твоих волос. Помнил и томился по тебе. А за два с половиной месяца в Шервуде я забыл тебя – не сердцем, а телом. Забыл так сильно, что теперь приходится вспоминать, привыкая, что ты снова рядом со мной.
– Забыл потому, что стремился забыть! – с тенью возмущения в голосе воскликнула Марианна. – Покинул Долвиделан, подарив мне пусть малую, но все же надежду на встречу, а сам уехал, уверенный в том, что больше не вернешься ко мне.
Ее серебристые глаза смотрели на него с нескрываемым упреком. Он улыбнулся и, не ответив, сжал ладонями ее плечи, притянул к себе и закрыл ее губы своими губами. Ее ладони скользнули вверх по его бокам, стягивая с него рубашку, и он, оборвав поцелуй, сбросил ее с себя сам и снова привлек Марианну к себе. Его глаза потемнели, дыхание участилось, и она поняла, что не только душой и сердцем, но кровью и плотью он снова по-прежнему принадлежит ей одной. Марианна заметила на его предплечье недавний, только что заживший порез клинком, и осторожно провела по нему ладонью.
– Царапина! – поймав ее вопросительный взгляд, рассмеялся Робин, в точности повторив интонации Вилла, когда тот отмахивался от перевязки.
Марианна тихо рассмеялась в ответ и прерывисто вздохнула, когда Робин уложил ее на теплые шкуры, застилавшие пол, и накрыл своим телом.
– А как же постель, столь заботливо приготовленная Эллен? – прошептала она, замирая под его тяжестью.
– Дойдет черед и до постели, – шепнул в ответ Робин, расстегивая платье на груди Марианны. – Ночь только началась, да и утром мы можем не торопиться с возвращением.
****
Вспоминая о том, как Робин, ни от кого не таясь, подхватил Марианну на руки и увез ее в ночь, – а стрелки были готовы только что не рукоплескать им вслед, – Мартина вздохнула с глубокой грустью, жалея саму себя. Когда-то и ее Робин так же вскидывал на руки, и она, как и Марианна сегодня, нежно обвивала руками его шею. Но она сама убила в сердце Робина любовь к ней. Мартин… Он тоже поначалу любил носить ее на руках. Но она хмурилась и старалась выскользнуть из его объятий. И он перестал докучать ей. Он был гордым, Мартин. Страдал от ее холодности молча, стиснув зубы, и любовь к ней тоже ушла из его сердца – капля за каплей. В последний год своей жизни он приезжал, только чтобы проведать дочерей.
Мартина медленно провела ладонью по лбу, прогоняя ненужные сожаления. Как сложилась жизнь, так и сложилась. Вокруг царило веселье, ужин, несмотря на отъезд Робина и Марианны, продолжался, и Мартина сначала принужденно улыбнулась какой-то шутке Алана, потом общая радость заразила и ее. Она уже смеялась от души, легко и проворно помогала Кэтрин наполнять опустевшие блюда мясом и хлебом, разливала по кубкам вино, как вдруг увидела, что за столом опустели не только места Робина и Марианны, но и еще одно место рядом.