Лорена
Шрифт:
В тот вечер они собрались под портиком и песнями отмечали появление новой жизни. Янси пришлось выпроводить их, чтобы дать поспать матери. Дитя Рины восприняло эту заботу, не проронив ни звука. Затем, как все дети в мире, оно издало жалобный крик, приветствуя жизнь не менее инстинктивно, чем те, кто пели языческие песни на лужайке.
Теперь, когда все закончилось, Янси уверял себя, что он никогда не сомневался, что ребенок будет мужского пола. Он также не сомневался, что Рина назовет его Эндрю, по имени судьи.
Первый крик малыша свидетельствовал о его крепком
Спустя три дня после разрешения от бремени врач плантации тщательно обследовал ребенка и мать. Хотя мальчики часто похожи на отцов, Энди, как ни странно, больше пошел в мать, нежели в Дэна Кэролла. «Корни этого сходства, — думал Янси, — надо искать в ранних Роули, возможно, в том пирате, который первым начал обогащать семью». Кто-кто, а уж Янси знал тайны наследственности. Голову ребенка венчали черные завитушки; даже сейчас Дядя Док догадывался, что эти большие, широко раскрытые глаза будут такими же черными, как у Рины. При рождении ребенок весил восемь фунтов и был прекрасно сложен. Больше всего наблюдательного врача порадовало то, как он с первого дня сосал грудь матери — так яростно, что на лице Рины светились и боль, и радость, когда она с полными восторга глазами смотрела на него…
На четвертое утро после родов Янси пришел в спальню Рины за полчаса до того, как большой медный колокол на крыльце надсмотрщика должен был возвестить о начале нового рабочего дня. Даже сейчас в росистое утро день обещал быть жарким. «Идеальная погода для хлопка, — подумал он, — после проливных дождей в июле».
Хотя Дядя Док, как правило, спал плохо, но прохрапел все восемь часов. Он резко проснулся, вспомнив о задуманном, и пришел сюда, чтобы добиться осуществления своего плана. Застав мать, спящей глубоким сном, он не осмелился разбудить ее.
Матушка Джо, которая спала на раскладушке в гостиной с закрытыми ставнями, зашевелилась, услышав, что ее зовут. Повинуясь кивку его головы, она взяла ребенка из колыбели и понесла на утреннее купание. Дядя Док вздохнул, когда взглянул на спящую в постели женщину. Рина никогда не казалась такой молодой, такой беззащитной и такой довольной. Он знал, что она заслужила этот момент счастья. Она также заслужила покой, если это время можно было считать периодом отдыха. Он боялся проявить ненужную жестокость, и напомнить ей, что пора встать и заняться делом, но время поговорить наступило. Внизу надо было разобраться не с одним десятком дел: только хозяйка Селби могла справиться с этим.
Янси открыл двойные двери на балкон портика. Лучи раннего солнца затопили комнату, но Рина не просыпалась. Он пожал плечами и подошел к балконным перилам. Каждое утро после рождения его сына Дэн Кэролл приезжал из Четырех кедров узнать, как идут дела, и каждое утро Дядя Док был на месте и отвечал на его вопросы.
— Как она?
— Цветет,
Кэролл пересек лужайку и остановился в тени портика.
— А еще не рановато?
— Для Лорены в самый раз.
— А как ребенок?
— Растет быстрее, чем мальчикам положено.
— Мне хотелось бы взглянуть на него, — сказал Кэролл. — Наверно, это не совсем благоразумно.
— Да, надо подождать.
— Мне можно зайти позднее — как соседу?
«Тебе ведь известно, что он твой, — думал Янси. — Даже если ты не облек эту мысль в слова».
— Конечно, вы можете зайти, — ответил он. — Наши владения разделяет общая ограда, так вы продемонстрируете лишь хорошие манеры. И не сердитесь на Лорену. Она родила сына; она будет бороться за то, что принадлежит ему — и ей.
— Жаль, что я не могу помочь.
— Оставайтесь на своей земле, Дэн. Когда ей понадобится помощь, она вас позовет…
Янси повернулся к спальне и приложил палец к губам: Рина только что проснулась и звала, чтобы ей принесли ребенка. Стоявший внизу всадник понял этот знак, на прощание помахал рукой и уехал столь же тихо, как и приехал.
— Где ты, Дядя Док?
— Иду, девочка.
Когда он снова вошел в залитую солнцем комнату, Рина зевала, сбрасывая оковы сна. Сны еще витали над постелью. Угадав их направление, Дядя Док предусмотрительно молчал, пока поднимался по ступенькам, чтобы пощупать ее пульс.
— Ты говорил с кем-то? Кто стоял на лужайке?
— Никого не было. Я стоял один на балконе, — соврал он.
— Мне показалось, будто я слышала твой голос.
— Я бормотал про себя. Это привилегия старика. — Он говорил непринужденно, радуясь ее нормальному сердцебиению. Голос его и далее не дрогнул. — Я также проверял, какая будет погода. Похоже, она в самый раз для выращивания хлопка.
— И хлопка, и детей?
— И матерей. После завтрака тебе придется встать с постели.
— Так рано?
— Ты достаточно долго нежилась на слишком крепко набитом матрасе и гордилась своими достижениями. Давно пора снова приступить к делу, а то не заработаешь себе на прокорм.
В комнате наступило молчание, которое нарушало лишь пение Матушки Джо, заканчивавшей купание наследника Селби. Взгляд Рины устремился в сторону этих звуков. Янси отлично видел, о чем она думает.
— Я первым готов признаться, что поступаю бессердечно, — сказал он. — Но другого выхода нет. Я не позволю тебе больше ни одного дня предаваться размышлениям.
— Дядя Док, кто сказал, что я предаюсь размышлениям?
— На твоем месте я бы делал то же.
— Почему?
— Ты станешь отрицать, что родила ребенка от одного мужчины, будучи замужем за другим?
Рина ответила не сразу. Когда она заговорила, то показалось, будто ее слова падают в безмолвную пустоту.
— Ты прав, — сказала она. — Пора зарабатывать себе на пропитание, ведь надо растить ребенка, а муж в Мексике.
— Матушка Джо поможет тебе одеться.
— Я сама могу одеться. Ты извинишь меня за то, что я на мечтания потратила целых три дня?