Лось 1-1
Шрифт:
Но есть в жизни счастье — приемные часы имеют свойство заканчиваться. Перед обедом Варвару Трофимовну мягко, но непреклонно выставили из палаты и вообще из больницы.
— Сынулечка! Я еще вечером зайду! — она прощалась так, словно бросала меня не на несколько часов, а на полгода минимум, — Что моему зайчику принести?
— Мам, принеси газеты.
— Солнышко, я принесу тебе твои любимые журналы. Лапулечка, после обеда обязательно поспи! Чмок-чмок-чмок!
«Мама!» — мысленно вознес обращение к своей настоящей, — «Каюсь! Твое „без телячьих нежностей“ иногда меня напрягало. Был неправ!»
После обеда, который и обедом-то сложно назвать: водичка с тремя жиринками да размазанная по тарелке кашица, настроение
В больнице я провел еще долгую неделю. И чем дольше лежал — тем больше понимал Масюню, так жить невозможно! Маменька, проводящая со мной все доступное приемное время и немножечко сверх него, зверски душила своей заботой! А когда к ней присоединялись две старшие мамаши — наступала полная жесть!!!
С Маргаритой Львовной и Яниной Августовной познакомился на следующий день. Мама Рита — та самая, что звала меня Масюнечкой — симпатичная бабенка с блудливым взглядом, которым постоянно сканировала пространство. Этот зазывный огонек в глазах никаким скромным нарядом не замаскировать! Она и на меня смотрела так, что кровь устремлялась вниз, и хотелось проверить резинку от трусов — не лопнула ли? Ой, батя, зря ты так подолгу ездишь! Сдается мне, кости у тебя хрупкие, потому что весь кальций на рога уходит!
Янина Августовна — дама постарше и, как бы, типичная немка, как я их себе представлял. Орднунг! К языкам у меня склонности нет, из всех лет изучения немецкого вынес только «шнеллер», «битте-дритте», «хенде хох» и «Гитлер капут», а тройка, регулярно выставляемая в конце дневника, являлась результатом жалости нашей училки иностранного. Как же ругалась мама Яна, выяснив, что я ее не понимаю! В той лающей речи, которой она разразилась, цензурными явно остались только предлоги. Аж заслушался! Неправду говорят, что только на русском ругаться хорошо: резкий отрывистый немецкий по-моему очень соответствовал моменту.
Но мама Яна или муттер из всех мамаш мне показалась самой нормальной. Не сюсюкала, не лезла с нежностями, не облизывала каждую минуту губы, я ее почти зауважал.
— Я есть старшая жена у Анатолий, Михель, — объяснила она мне, когда мы как-то остались с ней наедине. По-русски она говорила неплохо, разве что путала падежи и окончания, и строила фразы не всегда верно, но это почти не мешало ее понимать, — Мне есть очень жаль, что амнезия затронул язык, раньше ты мочь говорить на Дойч, как истинен берлинец.
— Что есть, — развел руками я, — Мама Яна, прости, но я ничего не понимаю. Объясни мне. Чем отец занимается? Почему у него три жены? Почему я хотел покончить с собой? Мама Варя и мама Рита только причитают, а толком ничего не говорят.
— Самый простой ответ: твой отец и я есть промышленный архитектор. Очень известный. Из-за окна, — я сделал зарубку на незнакомое слово, потому что не обычные же окна она имела в виду? — архитектура промышленный сооружений стал очень серьезный дел, не работа мы не сидеть. Встретился мы в Берлинский университет, где молодой он проходить магистратура. Встретился, представился, общее дело,
Слушая историю собственной семьи, не мог не отметить этого изящного и многозначимого для понимающих людей «мы взяли», даже делая скидку на неродной язык. Не отец взял, а «мы взяли». По ходу, все очень непросто в этом гаремнике.
— Твой мать есть три жена. Я и Маргарита тогда два был сидеть дома опять с маленький ребеноки, когда Анатолий привозить Барбара. Барбара есть дочь Шелехов в девочка, по родитель. Ее приданое быть хорошо, мочь поширить дело, тоже не только любовь. Сейчас мы самый известный и дорогой фирма. Мы есть лучший. Из-за лучший твой папа не мочь приехать, когда с тобой был беда, только я мочь приехать. Я гордиться с себя, но я есть только второй.
«То бишь без бати все развалится, а без тебя, фрау-мадам, обойдутся. Самокритичненько, но походу так и есть. Поэтому он откомандировать… тьфу, подхватил ее манеру! откомандировал тебя домой разобраться, потому что от двух других клуш четкой картины не получишь. Ясненько-понятненько»
— А что такое окна?
— Окна… Дас ист… — «Фантастиш!», закончил я про себя, эту жемчужину немецкого знали в моем мире все старше восемнадцати, — Трудно объяснить русский язык, а Дойч ты забыть. Я буду принесть комм, там книжка. Завтра.
Книжка, так книжка, в том информационном вакууме, в котором я находился, любому печатному слову обрадуешься. Но кое-что об окнах, я узнал раньше.
За трое суток я отоспался, и даже химия, которую мне кололи, уже не справлялась. Ночью опять накрыло — стал перебирать воспоминания, скучать по своим родным, оставленным в прошлом мире. Да я даже по своему неповоротливому телу тосковал! Это были мои килограммы, которые не так уж и ужасно смотрелись при моем почти двухметровом росте. А здесь — шибздик, дай бог полцентнера перевалил, соплей же перешибить можно! И кормят исключительно размазанными на водичке кашками! Где, где мой кусок мяса?! С картошечкой? А?!
Так сам себя накрутил, что вялую дрему как рукой снесло. Встал, походил по палате. Апартаменты мне достались одиночные, даже словом в отсутствие мамаш перекинуться не с кем, а сунулся, было, побродить по этажам, так бдительные медстервозы живо завернули обратно на койкоместо. И лаяться с ними было стрёмно — один раз попробовал, так получил на ночь три дополнительных укола, а зад-то не казенный!
Такого недостатка обычного общения я в своей жизни припомнить вообще не мог, разве что на «губе» один раз, так и там мы быстро с охранниками скорешились. Нормальные ребята были, такие же раздолбаи, как и я. А тут!.. Зла не хватает! И страшно напрягал переизбыток баб на душу населения конкретно в моем лице: мамашки, врачи, медсестры, соседки по этажу — кругом одни бабы. Так-то оно хорошо, да только лежал я в желудочном отделении, и контингент больных здесь находился соответствующий — старые бабки с запорами. А пациентки помоложе и посимпатичнее водились где-то на других этажах, куда меня не пускали. И молчу за мужиков — единственным виденным за три дня обладателем яиц являлся пришедший с осмотром в первый день доктор. Всё!!! Ну, еще где-то там за стенами больницы в теории существовал батяня. В его существование оставалось только верить, потому что он так и не приехал.