Лощина
Шрифт:
Герда между тем вернулась к прежней теме.
— Я все время стараюсь убедить детей в том, что врач жертвует собой, чтобы облегчить страдания других. Его жизнь — подвиг! Я так горжусь тобой, ты себя не щадишь, ты…
Он ее перебил:
— А тебе не приходит в голову мысль, что я люблю свою профессию? Что она доставляет мне радость? Что я вовсе не жертва? Что мне все очень интересно?
Он задавал вопросы без надежды на ответ. Она никогда этого не поймет! Он не говорил Герде о больнице для бедных, о мамаше Крэбтри, она представила бы его себе в виде ангела-благодетеля,
Герда испытывала облегчение от того, что Джон молчит. Она вела машину гораздо лучше, когда с ней не разговаривали. Джон, погруженный в свои мысли, не обращал внимания на ее ошибки. Иногда она вполне прилично переключала скорости, ко только не в присутствии мужа. Когда он был рядом, она панически боялась что-то сделать не так, нервничала, и машина на это реагировала.
В общем, на этот раз все было не так уж плохо. Джон вышел из задумчивости, когда машина поднялась на вершину высокого холма, где незадолго до них проезжала Генриетта.
— Как хорошо! — воскликнул Джон. — Подумай, Герда, мы могли бы сейчас быть в Лондоне, а не тут! Мы бы пили чай в маленьком салоне, было бы темно и пришлось бы зажечь свет.
Герда мысленно представила себе свой, так ею любимый маленький салон. Она его не увидит целых два дня в течение этого ужасного уик-энда.
— Да, очень красиво, — героически произнесла она.
Машина спустилась с холма, цель приближалась. Герда была бы согласна много часов сидеть за рулем, пусть Джон делает ей замечания, лишь бы подальше от ненавистной «Долины». Но чудо не свершилось. Приехали…
Герда сразу же заметила Генриетту, которая, сидя на низенькой ограде, беседовала с Мидж и высоким худощавым мужчиной. Она почувствовала некоторое облегчение: то, что здесь Генриетта, ее успокоило. На ее поддержку можно рассчитывать в трудных обстоятельствах.
Джон тоже был рад, что видит Генриетту. Ей очень шел простой костюм из зеленого твида, он ей был гораздо больше к лицу, чем те платья, которые она носила в Лондоне.
Взглянув друг на друга, они обменялись понимающими улыбками.
У Джона не было желания заговорить с ней. Достаточно того, что она здесь.
Уик-энд без нее был бы пустым и тусклым.
Из дому вышла Люси Эндкателл, чтобы встретить гостей. С Гердой она была гораздо любезнее, чем с другими.
— Как я рада вас видеть, дорогая Герда! Как давно мы с вами не виделись! Вас я тоже очень рада видеть, дорогой Джон!
Она как бы подчеркивала, что главное приглашенное лицо — Герда, а Джон только сопровождает жену. Эта чрезмерная любезность сделала свое дело — Герда почувствовала себя неловко,
— Вы знакомы с Эдвардом? — спросила Люси. — Это — Эдвард Эндкателл!
Джон приветствовал Эдварда кивком.
С густыми светлыми волосами и яркими голубыми глазами, он был похож на викинга, высадившегося на завоеванную территорию. Все, за исключением Люси, ушли на второй план, в тень. Эдвард рядом с ним выглядел расплывчатым и блеклым силуэтом.
Генриетта предложила Герде пойти с ней на огород.
— Люси, — сказала она по дороге, — предпочла бы показать вам свой шикарный сад, но у меня слабость к огороду. Там спокойно, можно посидеть на рамах от парника или уединиться в теплице, если холодно, а иногда даже можно найти что-то съедобное!
Они обнаружили только поздний зеленый горошек. Генриетте он понравился, но Герду не соблазнил. Она была счастлива, что ее увели подальше от Люси. Та сегодня казалась особенно опасной. Ободрившись, Герда охотно отвечала на вопросы, и ей уже начало казаться, что эти дни будут не такими страшными, как ей представлялось.
Зена начала ходить на уроки танцев, и ей только что купили новое платье. Герда подробно рассказала про него. Еще она сообщила, что нашла очень симпатичный магазинчик кожгалантереи. Генриетта поинтересовалась, трудно ли самой сплести сумочку: Герда обязательно должна показать ей, как это делается.
«Как на самом деле просто, — думала она, — вернуть Герде уверенность в себе, и как она от этого выигрывает!» Генриетта мысленно сравнивала Герду с котенком, которого достаточно погладить, и он замурлыкает.
Сидя вдвоем на парнике в обманчивых лучах заходящего солнца, они чувствовали себя счастливыми.
Наступило молчание. Через некоторое время лицо Герды утратило выражение былой безмятежности. Плечи опустились, вид у нее стал самый несчастный. Когда Генриетта вновь заговорила, Герда вздрогнула.
— Зачем же вы приехали, если это вам так неприятно? — спросила Генриетта.
— Нет-нет, — поспешно ответила Герда. — Мне здесь очень нравится. Почему вы так думаете? Наоборот, так хорошо уехать из Лондона… И леди Эндкателл так любезна!
— Люси? Любезна? Простите, я другого мнения!
— Со мной она всегда исключительно любезна, — настаивала Герда.
— Люси очень хорошо воспитана. Она умеет казаться очень милой, но она скорее жестока. Наверное, это потому, что в ней вообще мало человеческого: она не думает и не чувствует, как простые смертные. Что касается вас, то сознайтесь честно: вам не хотелось сюда ехать. Потому я и спрашиваю.
— Но ведь Джон так любит сюда приезжать!
— В этом я не сомневаюсь! Но вы могли бы отпустить его одного!
— Ему бы это не понравилось. Без меня его удовольствие было бы неполным. Джон всегда думает о других. Он считает, что поездка за город мне полезна. Я не хочу, Генриетта, чтобы вы считали меня неблагодарной!
— Но, дорогая Герда, за что вы должны любить нас? Я всегда говорю, что семья Эндкателл совершенно несносна! Мы любим быть вместе. Мы говорим на языке, который принадлежит нам одним. Совершенно понятно, что другие нас терпеть не могут!