Лощина
Шрифт:
— Беспокоишься? — я шепчу ей в волосы. — Зная, что это меня заводит? Зная, что я хочу сделать это с тобой? — провожу губами по мочке ее уха, и она вздрагивает. — Ты бы хотела этого?
Она издает умоляющее «да», такое слабое, что я едва слышу. Но я знаю, что ее тело тоже хочет этого. Оно напряженное и податливое одновременно.
Я скольжу рукой под слои ее платья, по ее панталонам, вверх по бедру, пока не натыкаюсь на то место, где ткань расходится, отделанная кружевом.
— Ты
— Не буду, — говорит она, откидываясь назад, и я прижимаюсь ртом к ее шее, целуя и посасывая кожу, наслаждаясь вкусом. Она стонет, и когда я провожу указательным пальцем по тому месту, где она такая гладкая и теплая, ее стон становится глубже, грудь поднимается и опускается от тяжелого дыхания. — Боже, пожалуйста.
Я стону, мой член уже молит об освобождении. Просто услышав эти слова, я готов кончить в штаны.
— Обожаю, когда меня сравнивают с богом, — говорю я, покусывая мочку ее уха. — Отдай контроль. Позволь моей силе слиться с твоей, — я провожу пальцем дальше по ее влажности, погружая палец внутрь нее.
Она издает сдавленный крик, звук, который я столько мечтал услышать из ее уст. Последние три недели я наблюдал за ней и задавался вопросом, как это будет звучать. Она сжимает мой палец, как тиски.
— Да, — шиплю я ей на ухо. — Позволь мне управлять тобой. Позволь научить тебя, моя влиндер. Позволь освободить тебя, чтобы ты летала.
Позволь заставить тебя забыть о существовании другого мужчины.
Я погружаю в нее еще один палец, пока лошадь направляется к воротам. Ощущение, что я мчусь наперегонки со временем, и ничего из этого не вспомню, когда перейду границу. Я хочу запомнить это ощущение и ее стоны.
— Ты позволишь мне довести тебя до оргазма? — шепчу я, когда она начинает извиваться под моей рукой.
— Да, — говорит она дрожащим голосом.
— Оседлай мои пальцы, а не лошадь, — говорю я ей и начинаю водить пальцами туда-сюда, пока она извивается подо мной.
Мы уже у ворот. Они медленно открываются, словно провожая нас в ночь. Я хочу запомнить.
Я хочу запомнить это волшебство.
Эту силу.
Провожу большим пальцем по ее влажному, набухшему клитору, и тут она вскрикивает вместе с паром дыхания и эхом отдается в ночном небе.
— О боже! О боже мой!
Она стонет так громко, что звук разносится по всему озеру, и я уверен, что кто-то в общежитии сейчас выглядывает из своих окон, гадая, кто чем занимается. Но мы в темноте, и никто нас не видит, и даже если видят, мне все равно.
Ее тело содрогается в судорогах, и энергия, которая проходит через нее и передается мне, не похожа ни на что, что я чувствовал раньше. Я не заглядываю в ее разум, я не вижу ее воспоминаний,
Раньше я чувствовал такую связь только с одним человеком, и у меня никогда не было возможности исследовать это глубже. Но с Кэт я все чувствую.
Господи, я все чувствую.
Она извивается, трется о седло и мой член, и мне трудно не кончить самому. Я ничего так не хочу, как подтолкнуть ее вперед, чтобы она прижалась к гриве лошади, задрать ей юбки, и засунуть в нее свой член так глубоко, как только смогу. Она уже мокрая, приняла бы меня сразу.
Но прежде чем я успеваю что-либо сделать, мы въезжаем в ворота, сквозь струю холодного воздуха, от которого давление в моей голове нарастает, пока не кажется, что она вот-вот лопнет. Такое чувство, будто меня окатили ледяной водой, и это резко убивает все мои желания трахнуть ее здесь и сейчас.
— Черт, — ворчу я, сжимая в кулаке юбку ее платья. — Что это было?
— Я думаю, это были стражи, — говорит Кэт тихим, напряженным голосом, все еще задыхаясь. — Полагаю, ты забудешь все, что сейчас произошло?
Я напрягаюсь, пока лошадь идет дальше, давление в ушах ослабевает, потом вовсе проходит. Я пытаюсь удержать воспоминание о том, как она кончила мне на руку за несколько мгновений до этого: ее стоны, ее влажность на моих пальцах, и как она позволила мне завязать ей глаза у озера, ее доверие.
И…
Ничего не происходит.
Я чувствую себя так же, как и раньше.
Я ничего не забыл.
— Я все помню, — говорю ей, касаясь губами ее затылка. — Я помню тихие, дикие звуки, которые ты издавала, кончая. Помню, как чувствовал себя богом, будь то мои пальцы внутри тебя или как ты на уроке смотрела на меня своими голодными глазами. Хорошая, сладкая ведьмочка.
Я не могу ясно видеть ее лицо, но знаю, что ее щеки горят.
— Ты помнишь, — тихо размышляет она. — И я помню тебя. Мы помним друг друга, независимо от того, что ковен защищает школу. Что это значит? Почему мы?
Она пытается повернуться ко мне лицом, но я бросаю поводья и тянусь к ее лицу, поворачивая к себе, целуя. Она такая сладкая и горячая, ее губы и язык на вкус как рай.
— Я хочу тебя, — шепчу ей в губы. — Хочу кончить в тебя.
Я хочу знать, что будет, когда наша энергия взорвется.
Она отрывается от поцелуя и оглядывается, снова тяжело дыша. Огни школы отошли на задний план, и хотя мы не взяли с собой фонари, мои глаза уже привыкли, чтобы разглядеть темную тропу впереди, прорезающую лес. Лошадь видит лучше. Мы здесь одни, и хотя я не помню, сколько ехать до Сонной Лощины, знаю, что времени нам хватит.
Я провожу губами по ее шее, понимая, что, возможно, проявляю излишнюю настойчивость, несмотря на то, что мы сейчас сделали.
— Я сделаю все, что ты захочешь.