Шрифт:
Р. Асланов
Лот праведный
Не может быть, чтобы Ты поступил так, чтобы Ты погубил праведного с нечестивым, чтобы то же было с праведником, что с нечестивым: не может быть от Тебя. Судия всей земли поступит ли неправосудно?
Бытие, 18:25.
Книга первая
Исход
И сказал Господь Авраму: пойди из земли твоей, от родства твоего и из дома отца твоего [и иди] в землю, которую Я укажу тебе…
Бытие,12–1
I. Ур
Вот родословие Фарры: Фарра родил Аврама, Нахора и Арана. Аран родил Лота.
И умер Аран при отце своем, в земле рождения своего, в Уре Халдейском.
Аврам и Нахор взяли себе жен; имя жены Аврамовой: Сара; имя жены Нахоровой: Милка, дочь Арана, отца Милки и Иски.
Бытие, 11:27–29
1
Лот сидел на большом сером камне, в стороне от шатров и загонов с животными. В этих шатрах жили его люди. И все эти животные, недовольно мычащие и блеющие за высокими изгородями, тоже принадлежали ему. В ногах у Лота, зажатый коленями, тщетно дергался черный козленок с белым ухом. Лот подхватил его, потеряно стоящего в стороне, и, устроившись на камне, гладил и гладил. Козленок был такой крошечный, что вполне мог проскользнуть под нижней жердью и выбраться из загона. Теперь он жалобно блеял, подавая тревожные знаки матери. Лот чесал его за ухом, давал пососать палец, гладил шелковистое брюшко, где испуганно колотилось сердечко, но козленок не успокаивался. Тогда Лот разжал колени. Козленок вырвался, сделал несколько неуверенных шажков, оглянулся и протяжно заблеял, словно прося помощи у своего недавнего мучителя. Но вот он что-то услышал в нестройном хоре животных, тряхнул белым ухом и быстро засеменил к одному из загонов. Лот тяжело вздохнул.
Багровый мерцающий диск, словно оплавленный по краям, уже почти коснулся одного из горбов Верблюжьей Горы, готовый скатиться по склону в крутую ложбину, утонуть в ней, чтобы утром вновь взойти на другом краю долины Сиддим.1 Лишь острые вершины самых высоких скал все еще прощально пламенели на фоне густой фиолетовой тьмы, наползающей из-за гор Моав2, да в небе на западе перламутрово искрились перистые облака. Окрестности медленно погружалась в сумерки: уже и глубокие воды Соленого Моря3 непроницаемо заблестели черными пятнами, яркая зелень молодой травы тускло покоричневела, а склоны холмов зазияли густыми тенями.
Было в этой ясной прохладе весеннего вечера нечто пронзительно тягостное, тревожное. Ни ветерка, словно все вокруг затаило дыхание в напряженном ожидании. Воздух был столь прозрачен, что даже в сумерках окрестности просматривались далеко во все стороны. За спиной Лота, над зубчатой крепостной стеной поднимался террасами до самой вершины холма Седом4 – город, в котором он жил вот уже почти двадцать лет. В этом городе, окруженном со всех сторон пышными, но запущенными садами, родилась его жена – Ирит. Здесь же появились на свет две из его четырех дочерей. В этом чужом городе Лот, некогда нищий мальчишка, дитя пустыни, сказочно разбогател, но так и не нажил спокойного счастья.
Город беспорядочно громоздился по склону сторожевыми башнями, расписными куполами царского дворца, белеными стенами домов зажиточных горожан,
Когда золото на Западе померкнет и превратиться в потемневшее от времени серебро, когда в небе вспыхнет и засверкает звезда Анахит7, когда в городе трижды прогрохочет огромный латунный гонг, подвешенный на медном тросе на крученой ветви старой оливы, сзывая замешкавшихся к обряду горожан, тогда только и выйдут из храма жрецы в красных балахонах с факелами в руках. Выйдут, чтобы поджечь гору хвороста в чреве огромного медного идола с вытянутыми вперед руками – Молоха,8 пожирающего жертвоприношения. И разольется над Седомом и далеко по окрестностям сладко-тошный смрад горелого мяса.
Но пока все еще снуют по каменистой тропинке от городских ворот к шатрам Лота и его загонам горожане – те из них, кто не успел купить животное для жертвы и праздничной трапезы. Все еще ссыпает Шамай, сын главного пастуха Звулуна, золото и серебро в именные мешочки. Или бросает в них долговые камешки: красный большой – за быка, черный поменьше – за овцу и белый маленький – за козу. Золота и серебра меньше в мешках, чем камешков – седомцы любят жить в долг. Но в такой день никому нельзя отказывать, даже тем, чьи мешочки уже полны камней до краев.
Лот смотрит отрешенно в сторону своих людей, занятых работой. Смотрит – и словно не видит. Тяжко у него на душе, тяжко и тревожно, а почему – он не может понять. Мысли его бродят где-то вдалеке от этого места. Они уносятся за горы, в испепеляющий зной пустыни. Они уносят его в детство. Они уносят его на крыльях печали.
2
Дикое солнце нестерпимо жжет плечи, кажется – льет расплавленный воск на непокрытую голову. Сухой горячий воздух полыхает в груди при каждом вдохе. Он сидит на белом песке, привычно скрестив ноги. На нем лишь набедренная повязка из грубой, но истончившейся холстины. Он словно не чувствует убийственной жары – дышит ровно, как если бы сидел в густой тени финиковой пальмы у источника. Его загорелая в мелких трещинках кожа сухо блестит. Перед ним – большой плоский камень.
В этом мире белого песка большие камни редкость. А этот – настоящее чудо. Он – ярко-желтый, и на его гладкой поверхности причудливо переплетаются синие, розовые и красные прожилки. Иногда, вечерами, сидя у догорающего костра, он водит ногтем по разноцветным пересекающимся линиям. Ему кажется, что в рисунке линий есть некая тайна, отгадав которую он мог бы обрести ответы на мучающие его вопросы. А вопросов у Лота так много!.. Но вокруг – лишь безмолвная пустыня.
Лот нашел его во время одного из своих бесплодных блужданий по пустыне – буквально споткнулся о камень, сбегая с обычного холма, испещренного несчетными зигзагами песочных змей. Сгоряча он не почувствовал боли, едва обратил внимание на кровь, густо засочившуюся из разбитого пальца, – просто сунул ногу в раскаленный песок и тут же небрежно отряхнул. На месте ранки сразу образовалась бурая корочка. Потом он упорно отрывал камень, торчавший в песке почти вертикально. А вытащив, был несказанно удивлен его необычной красотой и размерами. И еще он подумал, что такой камень непременно пригодится в их скудном хозяйстве.