Лотерея "Справедливость"
Шрифт:
Подбежал человек с догоревшей ведьмой и бросил ее туда, куда укатилась колба. А может, и не туда.
Безумное чувство нежности к этим бегущим людям на секунду мелькнуло в Алексе. И нахлынула тьма. Он только слышал, как о вечной любви запела милицейская сирена. Как побежали люди.
Как загорелось дерево перед офисом, и с него стали падать птичьи гнезда.
Как, раздвигая темноту фарами, подъехало такси и двое мужчин и одна женщина бросились к Алексу, схватили его и потащили в машину.
Как мужской голос спросил: “Куда
Как теплые слезы летели на щеки Алекса:
“Алешенька... Сыночек... Как мы успели...”
Алекс приоткрыл глаза; увидел мать, отца и серое лицо В.Ю.
И закрыл глаза.
Родители в сумерках
Родителей вызвал Владимир Юльевич.
Еще две недели назад, после какого-то разговора с Алексом.
Что-то в голосе Алекса испугало его; ночью он ходил по комнате, громко шаркая тапками, а утром позвонил родителям. С ними он уже пару раз общался, пока жил у Алекса и отвечал на редкие звонки...
Родители как раз хотели приехать по каким-то своим делам. Их брак уже давно был непонятным для них самих, рыхлым, то распадался, то вдруг склеивался. Отец стал деревенским человеком, даже в постели у него мать находила крошки чернозема. Мать сделалась окончательной москвичкой, с однокомнатной в Выхине и знакомыми из мира искусства. Иногда она ездила к отцу в Озерки. Иногда он приезжал к ней с дарами природы; что-то чинил, заматывал изолентой, или просто осторожно обнимал жену, шепча комплименты ее нестареющей фигуре.
После звонка Владимира Юльевича родители съехались на семейный совет. Для проверки ситуации решили позвонить Алексу и наткнулись на Соат. Выслушав восторженные признания и любовные рулады, мать повесила трубку, стерла с лица улыбку и посмотрела на мужа: “Юрочка, какая-то сучка хочет там заполучить нашего сына и нашу квартиру”. Следующий звонок был в авиакассу.
Родители приземлились в то самое утро; в аэропорту их ждал Владимир Юльевич. Он уже побывал ночью около офиса, но не смог пройти сквозь оцепление. О том, что Алекс внутри, он каким-то образом знал.
“Быстрее, быстрее”, — торопил он водителя, когда они неслись по городу к офису. Мать сидела с каменным лицом и щелкала застежкой сумочки.
Около оцепления их машину остановили. Владимир Юльевич схватился за голову. В этот момент толпа внутри качнулась, люди брызнули во все стороны; машина успела вписаться в живой коридор и найти в конце него Алекса.
Что-то горело; из офиса вылетали компьютеры; выносили какие-то вазы с цветами, выбрасывая на ходу цветы. Догорал труп Лотереи-Справедливости.
Владимир Юльевич помог донести Алекса до машины и бросился обратно к офису. “Там опасно!” — кричали ему из машины. “Езжайте, езжайте!” — махал им руками Создатель бомбы и протискивался в офис...
Алекс лежал у себя в детской.
Тьма постепенно рассасывалась. Приходил врач, советовал отвезти в больницу. Смотрел на Алекса, водил ледяным фонендоскопом по его худым ребрам. Алекс молчал. Тело еще не вернулось к нему. “Что вы хотите, — говорил врач, принимая от родителей коробку конфет, — нервное потрясение. Сильнейшее нервное потрясение”.
Алекс снова проваливался в темноту. Температура не падала; распахивались дверцы шкафа, оттуда вылетала бабочка моли. Падало яйцо. Родители медленно шли к диванчику, на котором лежал Алекс. Родители были огромными, добрыми и испуганными.
Отец переворачивал его на живот, спускал пижаму; пахло спиртом. “У меня там рубцы, — кричал Алекс, — меня били”. “Успокойся... Где тебя били?” — говорил отец, вводя иглу. “В башне”, — хрипел Алекс и замолкал.
“Нет, нет и нет... — шептала мама и вращала глазами. — Никакой больницы. Они там психа из него сделают...”.
На четвертый день температура стала спадать.
“Мама”, — сказал Алекс, увидев ее, и потянул к ней руки.
Медленно возвращалось тело. Предметы вокруг, до этого легкие, наливались тяжестью. Родители приобрели плотность. У них появился шум шагов; звук холодной воды, которой моржевал себя отец; двойной подбородок.
Закрыв глаза, Алекс слушал их разговоры. Болезнь вдруг сделала его маленьким, а родителей — молодыми. Проснувшись однажды вечером, он услышал, как они целуются за стенкой. И улыбнулся.
Он уже мог вставать. Худое, но очень тяжелое тело качалось и пыталось упасть. “Юрка, ну поддержи ребенка, что уставился?” — кричала из кухни мама. Отец брал Алекса за руку и вел по бесконечному коридору. В конце коридора он обнимал сына
и шепотом жаловался, как тяжело горбатиться на участке без помощника, а от матери — никакой благодарности, даже наоборот, любовника хочет завести. “Не заведет”, — шепотом успокаивал его Алекс.
По вечерам они играли в шахматы. Чувствуя, что проигрывает, отец уходил к соседу смотреть футбол. А Алекс слушал, как мама разговаривает по телефону с подругой, описывает свои московские успехи и упоминает о каком-то замечательном Игоре Карловиче, с которым у нее платонические отношения. Но если она захочет, то они будут не платонические, а совершенно нормальные...
— Мама, — звал Алекс. Она заглядывала в детскую. — Владимир Юльевич так и не появлялся?
Мама молчала и соображала, как бы правдивее солгать. Потом говорила:
— Не волнуйся, найдется.
И закрывала дверь.
Алекс морщился и бил себя кулаком по ноге.
Через две недели родители засобирались назад; Алекс ходил по квартире, спотыкаясь о чемоданы.
С выздоровлением пришла тоска. Он подходил к телефону и звонил Владимиру Юльевичу. Звонил в офис. Соат. Биллу. Даже Акбару.