Лотти
Шрифт:
Обычно в этот момент, когда человеческая душа уже выписана из книги жизней, проводник отпускает руку. И душа уходит в Забвение. И что с ней происходит там, Нил не знал. Но верил, чувствовал, что там душам хорошо. По крайней мере подсказывало его чутье проводника.
Но в этот раз Нил не выпустил руку девочки. Он приложил все силы – и в этот раз ему это далось сложнее, ведь белую комнату он покидал не один – и растворил себя и душу девочки. Направил поток ветра, в комнату, которую только что покинул, и перенесся туда.
Проводник помог душе девочки попасть в тело и, когда она раскрыла
– Спасибо, – едва слышно прошептала женщина.
Парень кивнул. И добавил:
– Я иногда буду вас навещать, чтобы присматривать за Лотти.
Нил растворился прямо посреди комнаты, заставив женщину вздрогнуть. Пару минут он понаблюдал за девочкой. Но теперь она выглядела совершенно здоровой. Даже попросила у матери приготовить ей поесть. Когда проводник убедился, что сейчас с девочкой все в порядке, он скрылся в тени.
Проводник не знал, выйдет ли из его поступка что-то хорошее. А потому решил наблюдать за девочкой время от времени.
Глава 1
– Тебе нужно поесть, – мама подтолкнула к Лотти тарелку с сэндвичем с ветчиной и сыром, который Лотти любила больше всего. Рыжие волосы женщины были собраны в высокий пучок. Под глазами виднелись темные круги от бессонной ночи.
Диана работала адвокатом в небольшом городке Лихтсштадт. И получала гроши, в сравнении с ее коллегами из крупных городов. Но Диана не могла позволить себе отдыхать или жаловаться. Нужно было содержать большой двухэтажный дом, который когда-то купил ее муж.
Лотти помнила, что ее отец, Стефан, был чудесным человеком. Он владел прибыльным бизнесом и ни в чем не отказывал своей малышке. У Лотти были лучшие игрушки, поездки по всему миру и даже личная няня. А потом отец подсел на подпольные казино. Он вогнал семью в долги, а затем был убит, когда возвращался из подпольного клуба. Полиция так и не нашла тех, кто это сделал. Они лишь сказали Диане, что, вероятно, это сделали те, кому он задолжал.
Так Диана осталась одна с маленькой дочкой, красивым домом и огромными долгами. И хуже всего то, что такие долги не списываются после смерти игрока, как кредиты в банке. Но Диана никогда не жаловалась. Или, по крайней мере, Лотти этого не слышала. Женщине пришлось брать находить клиентов в крупных городах. И она часто не бывала дома, а маленькую дочь оставляла жить в доме своей подруги. Но Диана справилась. Выплатила все долги мужа, перестала искать клиентов за пределами Лихтсштадта, и стала проводить много времени с маленькой дочкой. Казалось бы, все наладилось и можно вздохнуть с облегчением, но в дом пришла новая беда.
Лотти тяжело заболела. И их жизнь превратилась в бесконечное скитание по больницам. И счета, которые там выставляли были больше похожи на игорные долги мужа. Но теперь Диана не могла позволить себе оставить Лотти так надолго, а потому пришлось искать новые способы заработка в своем городе.
Никто не мог помочь Лотти. Доктора лишь качали головой и говорили: «Давайте попробуем этот метод лечения». Но ничего не помогало.
Тогда Диана стала искать нетрадиционные способы помочь своей дочери. Лотти до сих пор с ужасом вспоминает всех тех гадалок, целителей и даже шаманов,
Одну из гадалок Лотти вспоминает с особым ужасом. Она выглядело совершенно обычно. Не было яркого макияжа или множества амулетов, навешанных на ней. Просто женщина с мышиного цвета волосами и огромными квадратными очками на тонком крючковатом носу. Но, когда она взяла Лотти за руку, ее зрачки закатились, выставляя на всеобщее обозрение лишь белые глазные яблоки с тонкими бледно-розовыми прожилками.
– Тебе сделают предложение, от которого будет сложно отказаться, – женщина невидящим взглядом уставилась на Диану. Ее хватка была такой сильной, что слабая от болезни Лотти, никак не могла вырвать свою руку. – Но ты должна это сделать. Иначе весь мир пропадет.
Затем женщина пришла в себя. Она ужасом смотрела на Диану и добавила:
– Ты хочешь спасти свою дочь. Но ты должна позволить ей уйти. Потому что это касается не только твоей семьи. А всего мира.
Диана пыталась расспросить женщину. Но та больше ничего не сказала. Лишь выпроводила мать и дочь за дверь.
– О чем она говорила, мама? – спросила испуганная Лотти. Она видела, что Диана еле сдерживается, чтобы не разрыдаться.
– Я не знаю, солнышко, – Диана притянула дочь к себе и глубоко вздохнула.
А затем жизнь Лотти изменилась навсегда. Девушка мало что помнила о том дне, ведь провела его в бредовом состоянии. Она лишь знала, что уснула полностью разбитой и обессиленной, ненадолго просыпалась и мысленно прощалась со всеми, а затем проснулась здоровой. Иногда в памяти всплывал разговор мамы с каким-то парнем, но Лотти решила, что это просто игры ее разума.
Врачи называли это чудом. А мать многозначительно молчала. Но Лотти была рада, что может вернуться в школу. Ведь там ее ждали лучшие друзья – Дейзи и Чед.
Их троица была неразлучна с раннего детства. Лотти как будто знала их с самого рождения. Они вместе сидели в столовой и всегда делились едой, которую взяли с собой. А после уроков шли на улицу и играли втроем, потому что не хотели никого принимать в свою компанию. И вот в один день, после чудесного исцеления, Чед и Дейзи не навестили Лотти дома. Они рассказывали, о том, что произошло в школе. И в тот день Лотти впервые почувствовала этот запах. Смрад, как его она позже его прозвала. Он был похож на запах сырой земли и отчаяния. Наверное, это самое точное его описание. Хоть Лотти и знала, что отчаяние ничем не пахнет.
Этот запах принес с собой странное предчувствие чего-то ужасного. Ощущение нависающей угрозы не покидало девочку несколько дней, и она не знала как с этим справиться. Чтобы случайно не проговориться маме, Лотти почти перестала выходить из комнаты. И пусть этот смрад после ухода Чеда она не чувствовала, но воспоминания о том, что произошло, вызывали тошноту.
Когда Диане все же удалось расспросить дочь о том, что происходит, она ужаснулась.
– Я думаю, Чед скоро умрет, мамочка, – сказала тихо Лотти, пытаясь не расплакаться. Девочка, все детство воспитывавшаяся такой сильной матерью, считала слезы чем-то постыдным.