Ловчий
Шрифт:
— Хм! История и впрямь запутанная, тут ты права.
— Ярослав Гаврилович прилетал в Ленинград несколько раз в месяц, водил брата по врачам, доставал редкие лекарства, помогал материально… Они с мамой полюбили друг друга. Папа Вячеслав, конечно, все понимал, но ему было довольно того, что он живет с мамой под одной крышей и видит ее каждый день.
— Извини, но в это я поверить не могу.
— Это оттого, Дима, что ты — законченный эгоист. Как, наверное, и я. А раньше люди умели жертвовать собой ради близких. Словом, вскоре после того, как я родилась, папа Вячеслав выздоровел так же неожиданно, как и заболел. По сути, его поставил на ноги Ярослав Гаврилович. И когда это случилось, он отступил ради младшего брата.
— Ирина, клянусь Аллахом, ничего подобного в жизни не слыхал!
— Папа Ярослав часто прилетал в гости, — продолжала она, никак не реагируя на мою реплику, — но их интимная связь с мамой оборвалась, хотя оба по-прежнему любили друг друга. Папа Вячеслав относился ко мне как к родной дочери. Собственно, до самой его смерти я и считала, что он — мой настоящий отец.
— Когда он умер?
— Тринадцать лет назад. Тогда-то мама и открыла мне правду. Они с папой Ярославом решили пожениться через год после похорон, но тут случилась новая трагедия, ты о ней знаешь, да? Все эти годы мама ждала его, несколько раз ездила на свидания. Но теперь-то они точно поженятся. Как только мы добудем сундучок.
— Скажи, пожалуйста, а почему он торчит в Забайкалье, одинокий и усталый странник, вместо того чтобы приехать в Питер к горячо любимым родичам, тем более что его ждут с таким нетерпением? Да и нашу экспедицию лучше бы организовать из Северной Пальмиры.
— Как же ты не понимаешь! — всплеснула она руками. — Он всегда был при деньгах, любил пошиковать, почудить, осыпать подарками… Не в его натуре являться с пустыми карманами. Если бы ты знал, как он ждет этого сундучка! Для него это вопрос жизни и смерти!
(Немного не так, подумал я. Деньги у Гаврилыча, похоже, есть. Тут иная причина: он не хочет подвергать их риску. Потому-то и в прежние времена мотался в Ленинград, как иной дачник на свой огород, но ни разу не пригласил в Ленинабад никого из близких. Балансируя на лезвии бритвы, он оберегал, как мог, их покой. Почему Ирина считает, что я не могу этого понять? Очень даже могу!)
— Что молчишь? — Она в упор посмотрела на меня. — Опять не веришь?
— Верю — не верю, не в этом дело, моя прелесть, — вздохнул я. — Рассказанная тобою история хоть и достойна пера великого драматурга, но к решению задачи не приближает нас ни на шаг.
— Зато теперь ты знаешь, что я ничего от тебя не скрываю. — Придвинувшись, она нежно поцеловала меня в щеку.
Меня так и подмывало спросить ее про клофелин, но я сдержался.
А между тем характер местности круто переменился, хотя проехали мы всего несколько километров.
Ущелье, что тянулось справа от дороги, заметно расширилось, обрываясь вниз отвесными уступами, по которым я не рискнул бы спуститься даже за миллион долларов. Сама дорога все ближе смещалась к пропасти. С левой стороны вздымался подрезанный бульдозерами склон куполообразного холма, обнажая красноватую глину, густо нашпигованную булыгами. Этакий гигантский кекс, что миллион лет назад замесила матушка-природа.
Дорога начала петлять, виражом огибая одинокие скалы, совершенно перекрывавшие обзор. Я с ужасом думал о том, что предпринять, если из-за какого-нибудь поворота вдруг вылетит лихач. Но, к счастью, пока не появилось ни одной встречной. Зато цепочкой потянулись глубокие выбоины, наполненные мельчайшей пылью, которая ввиду нашей небольшой скорости тут же накрывала «уазик» густым облаком. Вскоре салон был полон плавающей известью, которая оседала и проникала повсюду.
Лунная без людность пейзажа настолько убаюкивала, что я не поверил глазам, когда за очередным поворотом увидел одинокого путника, спокойно поджидавшего наш экипаж.
Незнакомец был выше среднего роста, поджарый и загорелый до черноты, несмотря на соломенную шляпу с широкими полями. Его спину отягощал внушительных размеров рюкзак, а на потертом кожаном поясе висели фляга в войлочном футляре и охотничий нож в чехлах. Я совсем уж решил, что перед нами — один из аборигенов, спустившийся с гор (а то и страж Джамала), когда разглядел его голубые глаза и белесые ресницы, явно славянского происхождения.
— Доброе утро! — Улыбаясь, он заглянул в окошко. — Не подвезете?
— Вам в Ак-Ляйляк? — уточнил я, ответив на приветствие.
— Единственное место, куда ведет эта дорога, — легендарный кишлак Ак-Ляйляк.
— Что же в нем легендарного? — Я открыл заднюю дверцу.
Он снял рюкзак и забросил его в угол. Движения были неторопливы и размеренны.
— Ну как же? — ответил, усаживаясь поудобнее. — Всему миру известно, что в Ак-Ляйляке некий лихоимец спрятал огромные сокровища. Часом, вы не на их поиск направляетесь? — В зеркальце мне показалось, что он посмотрел на нас как-то по-особенному.
— Ты слышишь, Дима?! — задорно воскликнула Ирина. — Сокровища! Может, пошлем к черту наш проект и займемся поисками клада?
Мысленно я поаплодировал своей спутнице и сдержанно ответил:
— Предпочитаю синицу в руке. Тем более что все слухи о кладах на поверку оказываются досужими вымыслами.
— Не скажите! — возразил наш попутчик. — Сундук Гафура Мирзоева — это реальный факт, даже известно место, где он схоронен. Приблизительно, конечно.
— Если мы правильно поняли, именно на его поиски вы и нацелились? — Я не удержался от подковырки.
— Не угадали! — Он добродушно рассмеялся. Вообще, он производил впечатление человека бывалого, что начало тревожить меня. — Я тоже предпочитаю синицу в руках. Это вы метко сказали. Притом клад находится под надежной защитой.
— Даже так? Кто же его охраняет?
— О! Стражей хватает. Во-первых, призрак сурового Гафура, который бродит по ночам вокруг тайника и воет от злобы, потому что бесплотен и не может забрать свои богатства. Во-вторых, змеи, которыми повелевает призрак. И наконец, жители кишлака, которые решительно пресекут любую попытку добраться до драгоценностей, поскольку считают, что это приведет к неисчислимым бедам.