Ловчий

Нечипоренко Валерий

Он сощурился:

— Однажды Ходжу Насреддина пригласил на свадебный той известный музыкант. Перед тем как подать угощение, хозяин решил оказать гостю особое уважение и поинтересовался: на каком инструменте сыграть для него? На дутаре, комузе, рубабе, нае или ситаре? Проголодавшийся Ходжа ответил: самая сладкая музыка сейчас — удары шумовкой по котлу.

— Надеюсь, именно эту музыку мы услышим, когда вернемся в вагончик, — предположил я.

Змеелов по-прежнему неторопливо беседовал со старцами, словно забыв о своем обещании.

Зато нас заметил водитель автобуса и, дружелюбно улыбаясь, направился в нашу сторону.

Теперь я рассмотрел его получше. Пожалуй, колобком я окрестил его напрасно. Несмотря на полноту, в нем чувствовалась физическая сила и та наивная жизнерадостность, что свойственна людям, не обремененным проблемами. Тюбетейка не скрывала, а, скорее, подчеркивала его изрядную плешь спереди, хотя ему едва ли перевалило за тридцать.

— Как доехали? Все хорошо? — По-русски он говорил бегло, но с сильным акцентом.

— Спасибо, прекрасно. Надеюсь, и у вас полный порядок? — в том же духе ответил я.

— Э-э, старый автобус… — вздохнул он. — Совсем старый. Как те старики, что сидят в воротах. Вернусь, буду ремонтировать. Если достану запчасти.

— А где ваши красавицы?

— Отдыхают. Вечером будет представление. Приходите. Очень интересно.

— Обязательно придем, если нас пригласят.

— На свадьбу вас пригласит хозяин, — как о чем-то, не подлежащем сомнению, сообщил он. — А я приглашаю на представление. Здесь, на площади. После захода солнца.

— Спасибо, постараемся.

Змеелов все еще общался с аксакалами.

— Меня зовут Боки. — Водитель протянул мясистую ладонь.

— Дмитрий. А это Абдунасим, хотя, думаю, с ним вы уже подружились.

— Да, да! — в один голос ответили оба.

— Яхши, Дмитрий-ака! Яхши, Абдунасим! Рахмат за помощь. Вы нас выручили. Один танец наши девушки исполнят специально для вас.

— О, это зрелище пропустить нельзя!

— Зачем пропускать? — Боки потоптался еще немного и вздохнул: — Э-э, надо ремонт делать. Совсем старый автобус. Пойду.

— Дорогая свадьба, — заметил Абдунасим, когда водитель отошел подальше. — Пригласить артистов, тем более в горный кишлак, может только очень состоятельный человек. Заплатить, сделать подарки… Этот Боки тоже увезет одного-двух баранов…

Павел наконец-то вошел во двор.

Я выслушал с десяток историй о Ходже, выкурил еще одну сигарету, а он все не возвращался. Должно быть, подробно рассказывает Джамалу о нас. Возможно, делится подозрениями. Этот змеелов — еще тот типчик! Похоже, он так и не поверил в легенду о малой ГЭС. Кроме того, я начал тревожиться за Ирину. Оставляя ее одну, я не предполагал, что визит к хозяину кишлака затянется надолго. А ведь сейчас она совершенно беззащитна.

Я уже собирался сам идти на поиски, когда в проеме ворот показался Павел в сопровождении человека, при виде которого мне невольно вспомнилась иллюстрация к басне Сергея Михалкова:

Был однорук и одноглаз Великий хан Ахмет. Трем живописцам как-то раз Он заказал портрет…

Это странно, поскольку, строго говоря, Джамала нельзя было назвать ни одноруким, ни одноглазым. Левая рука хоть и висела плетью, но наличествовала, а место утраченного глаза занимал, видимо, стеклянный, столь искусно изготовленный, что разницу мог заметить только информированный человек. При этом, однако, Джамал держал голову немного набок, что придавало ему сходство с ястребом, высматривающим добычу. Назвать Джамала стариком не поворачивался язык: он был сух, жилист и подвижен. Готов биться об заклад, что Джамал поднимется по «великому овечьему пути», не потеряв дыхания. На нем был дорогой халат с золотым шитьем, но я без труда смог бы представить его и в европейском костюме.

При появлении Джамала белобородые аксакалы сделали попытку приподняться, но он мягким жестом правой руки успокоил их порыв. Неужели опять начнутся восточные церемонии?

Но нет — он прямиком, быстрым шагом, направился к «уазику», приковав к себе внимание всей площади.

Сзади, чуть отставая, поспешал змеелов.

Немного не доходя до нас, Джамал резко остановился.

На площади смолкли все разговоры, а музыка зазвучала втрое тише.

Павел тайком подал нам знак: подойдите!

Что ж, мы не гордые. Изобразив на лице приветливость, я приблизился к бывшему сподвижнику Путинцева и вежливо поздоровался.

— Ваалейкум ассалом! — гортанно ответил он, в упор разглядывая меня неповрежденным глазом. — Как здоровье? Все хорошо? Как добрались? Вам понравился Ак-Ляйляк?

Одновременно Джамал сделал здоровой рукой неуловимый жест, и мы перестали быть объектом всеобщего любопытства. Площадь вернулась к прерванным разговорам и шуткам.

Я поблагодарил собеседника за любезность, рассыпался в восторгах относительно здешних красот и внятно изложил цель нашего приезда.

— Вот официальное подтверждение моего задания. — Я протянул Джамалу «ляпу», сработанную Дадо.

Он подержал бумагу и вернул мне, не разворачивая.

— Очень хорошо. Ваш приезд — большая честь для всего кишлака. Некоторые русские сейчас уезжают из наших краев. Мои земляки сожалеют. Зачем уезжать? Здесь много работы. Малая ГЭС — очень хорошо. Какая вам нужна помощь? Подскажите — все сделаем.

Он не переставал сверлить меня взглядом. Мне вдруг живо представилось, как он смотрел своим уцелевшим глазом на Путинцева из бездны, силой ненависти превозмогая дикую боль и отчаяние. Серьезный мне достался противник. Такого на мякине не проведешь. По доброй воле он сундучок не выпустит.

— Одна маленькая просьба: нам нужно подходящее место для лагеря. Вот Павел посоветовал остановиться за кишлаком под карагачами. Вы не будете возражать?

— Там удобно?

— Да, нам понравилось.

— Пожалуйста. А почему вы не хотите поселиться под крышей?

— Мы подумаем. Сначала надо немного осмотреться.

— Ладно… — (Он говорил «лядно».) — Вы надолго?

— Вообще-то, хотелось бы сделать работу быстрее. Но сейчас трудно строить прогнозы. Через день-два появится ясность.