Ловцы душ

Пекара Яцек

– Милостивый государь, – сказал я, – капитан епископской стражи Мордимер Маддердин смиренно докладывает Вашему Величеству о своём прибытии.

– Встань, встань, капитан, и подойди ближе, – услышал я сильный твёрдый голос, но слышалась в нём и некоторая доброжелательность. А может, мне просто хотелось её услышать?

Я встал, как было велено, и только теперь мог его рассмотреть. Император был молод и выглядел точно на свой возраст. В соответствии с последней модой его волосы были коротко острижены, а голова выбрита по бокам. На широком лице выделялся большой, гордо торчащий нос – насколько я знал, родовой признак всех Хокенстауфов.

Над полными девичьими губами он явно пытался вырастить что-то наподобие зачатков усов.

– Ты был инквизитором, не так ли? – Он обратил на меня взгляд светло-голубых глаз.

– Я являюсь им и сейчас, милостивый государь, – ответил я, – хоть Его Преосвященство и одарил меня милостью своего доверия, назначив капитаном стражи.

Стоящий рядом с императором феодал фыркнул с явным неудовольствием, и его седые торчащие усы зашевелились, как жвала жука.

– Это оскорбление, милостивый государь, присылать к нам этого мясника, – сказал он скрипучим голосом. – Бьюсь об заклад, что Герсард был пьян, как животное, когда подписывал назначение.

Я ничего не ответил, ибо что я мог сказать? Но трудно было не заметить, что ни Церковь, ни Святой Официум не пользовались при императорском дворе чрезмерным уважением.

– Милостивый император, – сказал кто-то за спиной правителя, и только теперь я заметил худого человека в чёрной сутане, – осмелюсь выразить решительный протест против безрассудных и оскорбительных слов господина барона...

– Довольно! – Император лениво поднял руку. – У нас есть дела поважнее. А вы, господин барон, – он посмотрел на феодала, – старайтесь не оскорблять иерархов нашей святой матери-Церкви. По крайней мере, не делать этого в присутствии моего духовника, – добавил он, слегка улыбаясь.

Ага! Теперь я знал, кем был тот одетый в чёрное человек, который осмелился противостоять словам барона. Капеллан императора – Джулиано Верона, брат уважаемого легата. Я никогда его раньше не видел, но слышал о нём достаточно много, чтобы составить соответствующее мнение. И мнение это гласило: «Держись от него подальше, Мордимер. А ещё лучше, держись подальше от всей этой семьи». Ибо папы менялись, а братья Верона без малого сорок лет выполняли важные функции при папском дворе и участвовали в бесчисленных интригах. Определённо, они не были людьми, которых стоило иметь среди врагов.

– Скажи мне, капитан, что Его Преосвященство думает о нашем благословлённом Церковью походе? – Спросил император, несмотря на то, что он, со всей определённостью, прекрасно знал ответ.

– Он присоединяется к молитвам тех, кто с нетерпением ждёт триумфа истинной веры, – осторожно ответил я. – И благословляет желающих нести в мир крест и меч Господа нашего.

– Вместо того, чтобы молиться, он мог бы нам, наконец, отправить припасов, – буркнул усатый барон.

– Не будем мелочными. – Император махнул рукой, и я был уверен, что цвет его рыцарства не понял последнего слова. Но жест они, конечно, поняли.

– Напомни мне, сколько сотен людей епископ передал под твоё командование?

– Видите ли, милостивый государь, служба в епископской гвардии это де-факто почётная должность, – ответил я. – Но я уверен, что на территории домена Его Преосвященства продолжается набор, который доставит вам тысячи боеспособных рекрутов. – В зале раздались смешки. – Я имею честь лишь исполнять роль глаз и ушей Его Преосвященства, – добавил

я искренне и громко. – Но если вы, мой господин, – я преклонил колено, – захотите послать меня и моих людей в бой, то мы с радостью отдадим жизнь во славу Империи.

Один из феодалов, судя по всему, пьяный, протиснулся из рядов.

– Я дам себе связать обе руки за спиной, и то побью этого инквизитора. – Он громко хлопнул. – И одними пинками погоню его домой.

– Жду только разрешения милостивейшего государя, – сказал я, склоняя голову. – Я уже убивал дворян под Шенгеном, почему бы и не повторить это сегодня?

В комнате установилась тишина. Болезненная и звенящая в ушах (если тишина может звенеть). Дворяне не любили вспоминать битву под Шенгеном. Это правда, что на второй день мятежники были окружены и перебиты, а в течение последующих на них охотились, как на диких животных, после чего увешали их телами все окрестные леса. Но после первого дня дворянские матери имели много причин для плача. Конечно, я немного погрешил перед истиной. Я принял участие в битве под Шенгеном, но попал туда не в первый, а во второй день. Мне тогда было четырнадцать лет, и я сбежал в леса от атаки тяжёлой кавалерии. Я не только не победил ни одного дворянина, но и спас жизнь одному из них, убив своих товарищей. И только благодаря ему я был тем, кем был, и достиг того, чего достиг. Боже тебя благослови, Арнольд Ловефелл!

Почему же я позволил себе столь, казалось бы, поспешные и опрометчивые слова? Потому что восстание бедноты, которое закончилось битвой под Шенгеном, не было направлено против власти императора. Наоборот: повстанцы шли в бой с именем Светлейшего Государя на устах и под императорскими флагами. Это дворяне и феодалы, нещадно угнетавшие народ, были тогда объектом ненависти. А толпы шли в бой с лозунгами защиты императора от плохих советников. Поэтому Хокенстауфы не преследовали тех, кто уцелел после разгрома, а старый император всегда предусмотрительно и хитро заботился о доброй славе среди простого народа.

– Ах ты с-стерва! – Пьяный дворянин шёл на меня с ладонью на рукояти меча (лезвие уже наполовину было вытащено из ножен), и со смертью в глазах.

– Ты оскорбляешь наше величие, – холодно сказал император, и эти слова были обращены не ко мне, а к пьяному мужчине. – Как ты смеешь хвататься за меч перед лицом своего сюзерена?

Дворянин начал глупо бормотать что-то вроде извинений и, низко кланяясь, вернулся на прежнее место.

– Наш отец много лет назад помиловал всех, кто принял участие в том несчастливом восстании, – сказал император. – Хотя признавать своё в нём участие, – он обратил взгляд на меня, – я не считаю особо разумным.

– Я прошу прощения, мой господин. – Я снова низко поклонился.

– С другой стороны, в зале, полном дворян, это можно счесть актом особого мужества, – добавил Светлейший Государь и подождал секунду, чтобы собравшиеся правильно поняли это высказывание.

Кто-то в голос рассмеялся. Это был грузный старый мужчина с пурпурным лицом, одетый в кафтан ценой больше, чем мой годовой доход. Звенья золотой цепи, висящей на его шее, были толщиной с указательный палец. Из ноздрей его торчали чёрные волосы, густые брови срастались на переносице, а бакенбарды соединялись со спутанной бородой. Одно слово, оборотень из народных баек. Он был сильно пьян, а за его спиной я видел трёх мужчин – молодые копии оригинала.