Ловец мелкого жемчуга

Берсенева Анна

Пока Георгий с водителем выгружали вещи из кузова, пока составляли их у подъезда, Элиза Карловна сидела на лавочке и смотрела перед собой остановившимся взглядом. Оживление, которое еще чувствовалось в ней во время сборов, теперь совсем угасло.

Георгий поглядывал на нее с тревогой.

«Может, хоть сюда дочка ее придет, – думал он. – Ну как ее одну оставить?»

– Элиза Карловна… – Он нерешительно остановился перед старушкой. – Может, вы в квартиру подниметесь? Холодно же на улице. Я за вещами присмотрю, вы не волнуйтесь.

– Я не волнуюсь, Егорушка. – Она улыбнулась, но улыбка получилась такая, что лучше бы она заплакала. – Конечно, я поднимусь.

Видно было, что силы полностью изменили ей. Дойдя

до второго этажа, Элиза Карловна остановилась на лестничной площадке и попросила, тяжело дыша:

– Пожалуйста, постоим минуту. Как жаль, что нет лифта! Действительно, двор очень зеленый, я могла бы выходить…

Взглянув на номера квартир, Георгий понял, что подниматься предстоит на пятый этаж.

– Элиза Карловна, – решительно сказал он, – давайте-ка я вас лучше отнесу. – И, встретив ее изумленный взгляд, добавил: – Еще сто раз подниметесь-спуститесь, а сегодня зачем? Вы же устали. Давайте-давайте, ничего тут такого!

Старушка молчала. Не глядя больше ей в глаза, Георгий взял ее на руки и пошел наверх, шагая через две ступеньки, чтобы сократить тягостное время ее смущения и молчания. Она была легкая, почти невесомая; ему казалось, что он несет не человека, а птицу.

Квартира и в самом деле находилась на последнем этаже. Прямо у двери начиналась железная лестница, ведущая на чердак.

«Что тут еще за крыша, неизвестно, – мельком подумал он, открывая дверь. – В дождь заливать будет. Да и бомжи будут шастать – вон, даже кода нет на подъезде».

Элиза Карловна стояла у него за спиной и по-прежнему молчала.

Квартира оказалась трехкомнатная. Но то ли из-за отвратительных обоев – грязных, с потеками, в убогий розовый цветочек, – то ли из-за примитивной планировки «распашонкой» вся эта квартира выглядела даже меньше, чем единственная комната на Патриарших. Георгий хотел сказать что-нибудь бодрое, но ничего подходящего в голову не пришло. А когда он оглянулся на старушку, слова и вовсе застряли у него в горле. Ее наконец покинули не только силы, но и мужество. Она стояла, схватившись за дверной косяк, и слезы текли по ее лицу бесконечными как дождь дорожками.

– Элиза Карловна! – испугался Георгий. – Вам плохо? Черт, я и не подумал… Лекарства-то в коробку уложили! У вас с собой есть что-нибудь – ну, валидол или что еще нужно?

Не отвечая, она махнула рукой и вдруг села прямо на дырявый линолеум; наверное, у нее просто подкосились ноги. Георгий присел рядом на корточки, попытался заглянуть ей в лицо.

– Боже мой! – Элиза Карловна отняла от лица руки; слезы по-прежнему текли по ее щекам. – Жизнь, целая жизнь, такая долгая!.. И ничего… никого… никому все это не нужно… Только мальчик – как божья улыбка!..

– Сейчас придет кто-нибудь из ваших, точно придет! – Георгий почувствовал, что и его выдержке приходит конец. – Рабочий день как раз же кончился! Может, позвоним вашей дочке?

Элиза Карловна всхлипнула последний раз и сказала, безуспешно пытаясь унять дрожь в голосе:

– Кажется, здесь нет телефона. Извините, Егорушка, ради бога извините! Я не хотела вас пугать. Помогите мне, пожалуйста, встать. – Она оперлась о его руку и поднялась с пола. – Конечно, Ира придет, она ведь живет совсем рядом. Если можно, подождите еще немного? Я боюсь оставаться одна, – добавила она знакомым извиняющимся тоном. – И не осуждайте ее, прошу вас!

– Да я не осуждаю… – пробормотал Георгий.

То, что он думал в эту минуту о дочери Элизы Карловны, и в самом деле нельзя было назвать мягким словом «осуждение».

– Поймите, это все ее неудачное замужество! – горячо проговорила Элиза Карловна. – Мужчины просто не понимают, как много значит для женщины замужество, а ведь от этого зависит, как сложится ее жизнь!

«Тоже мне, новобрачная!» – зло подумал он, но вслух ничего не сказал.

– Если бы Ирочка вышла за алкоголика, подлеца – как ни странно,

все было бы проще, – несмотря на его молчание, принялась объяснять старушка. – Она сразу поняла бы, да и я чувствовала бы себя вправе… Но Николай… Он не подлец, совсем нет! И почти не пьет. Во всяком случае, не больше, чем любой другой мужчина его круга. Он просто… Он примитивен, вы понимаете? – Она умоляюще посмотрела на Георгия. – Увидев его впервые – так давно, тридцать лет назад! – я сразу поняла: его интересы и душевные возможности не простираются дальше еды, питья и житейских удобств, и дело здесь не в отсутствии высшего образования. Но это я понимала, потому что я знала других мужчин – папу, Ивана Андреевича. А Ирочка… Ведь она не знала никого! Она росла без отца, без дедушки и к тому же не была ослепительной красавицей. У нее развился комплекс неполноценности, она панически боялась, что не выйдет замуж, а тут все-таки положительный мужчина… Я не могла ее переубеждать, это было бы просто непорядочно. А ее отдаление от меня – это так понятно! Ведь вся ее жизнь свелась к быту, только к быту. Дети-погодки, муж потребовал, чтобы она бросила институт… Нет, вы не подумайте, я ни в коем случае не считаю детей обузой. Наоборот, это самое большое счастье, которое может быть у женщины! – с той же горячностью добавила она. – Но, к сожалению, их воспитание свелось все к тому же убожеству: одеть, накормить, внушить какие-то несложные житейские понятия про верный кусок хлеба… Николай с самого начала терпеть меня не мог, это правда. И его отношение передалось детям. Но как это могло быть иначе, если я была для него олицетворением того, что он всю жизнь полагал излишеством? И как было требовать, чтобы Ирочка ему противоречила? Это значило бы превратить ее семейную жизнь в сплошной конфликт, а то и развод, и дети без отца… А теперь… Ведь с ним прожита вся ее жизнь, ничего теперь не изменить, Ира немолода, здоровья уже нет. Она будет приходить, конечно, будет, – торопливо проговорила Элиза Карловна. – Ведь теперь мы живем совсем рядом, это не займет у нее много времени… Да вот и она! – воскликнула старушка, оборачиваясь.

– Что это дверь не закрыта? – услышал Георгий. – И вещи на улице, того и гляди унесут! Здравствуй, мама.

В комнату вошла женщина, при одном взгляде на которую невозможно было не убедиться в справедливости слов Элизы Карловны. Первое впечатление, которое производила ее дочь, было впечатлением беспросветной житейской тягости. Она была полная, вся какая-то рыхлая, и лицо ее казалось старым, хотя из-за полноты на нем почти не было морщин. Но сквозь печать постоянной убогой заботы Георгий мгновенно разглядел в глазах этой женщины и другое – то, о чем не говорила Элиза Карловна: мелочную хватку, готовность зубами вцепиться в каждый, даже небольшой кусок, который подаст ей жизнь.

– А это кто? – настороженно спросила она, глядя на Георгия.

– Это Георгий, Федин друг, он помог мне с переездом, – объяснила Элиза Карловна.

– Да? – недоверчиво переспросила Ирина. – Где ж он помог, когда вещи не внесены? Мы так не договаривались! Переезд за их счет, и вещи до квартиры, не до подъезда, Федор обещал.

– Вещи сейчас внесем, – сказал Георгий. – Не беспокойтесь, Ирина Ивановна, все как договорились.

Наверное, он произнес это таким тоном, что Элиза Карловна взглянула на него удивленно, а ее дочь торопливо проговорила:

– Нет-нет, я ничего… Работайте, не буду вам мешать. Ну, как тебе квартира? – обратилась она к матери. – Лучшей у нас в Текстильщиках не найдешь. И ведь без доплаты! Коля говорит, за счастье надо считать.

«Интересно, про шесть тысяч компенсации скажут они ей?» – подумал Георгий, спускаясь по лестнице.

– Ну где ты ходишь! – набросился на него шофер. – Хочешь, чтоб меня за левак с работы поперли?

– Еще пять минут подожди, – попросил Георгий. – Я сейчас магазин поищу, приведу грузчиков.