Ловец снов
Шрифт:
— Роберта… — начал Генри, тоже поглядывая на часы.
— Я позабочусь о нем, — сказал Оуэн. — Я ухаживал за па до самой смерти. И знаю насчет преднизона и перкосена все.
Все — и больше: сильнодействующие стероиды, мощные болеутоляющие. А в конце — марихуана, метадон и, наконец, чистый морфий, куда круче любого героина. Морфий — самое надежное орудие смерти.
Она немедленно коснулась его сознания: странное, щекочущее ощущение, совсем как когда ступаешь босыми пятками по пушистому ковру. Даже чуть приятно. Она пыталась понять, правду ли он сказал об отце: скромный подарок от ее необыкновенного сына. Оуэн понял, что она так давно пользовалась им, что теперь даже не понимала, что именно делает… совсем как друг Генри Бивер, вечно жующий зубочистки. Конечно, до Генри ей было далеко, но все же и она кое-что умела, и Оуэн ничему в жизни так не радовался, как тому, что сейчас не солгал.
— Не лейкоз, — сказала она.
— Рак легких. Миссис Кэвелл, нам в самом деле надо…
— Мне нужно дать ему еще кое-что.
— Роберта, мы не можем… — начал Генри.
— Я мигом, мигом! — Она бросилась на кухню.
Оуэн вскинул голову. Вид у него был испуганный.
— Курц и Фредди с Перлмуттером… Генри, я не могу сказать, где они! Я их потерял!
Генри открыл пакет с лекарствами, заглянул внутрь. И поражение застыл, словно загипнотизированный видом того, что лежало на коробке с глицерино-лимонными тампонами. Он ответил Оуэну, но голос, казалось, доносился с дальнего конца некоей никем не открытой долины, о существовании которой Генри не подозревал. Теперь он знал, что такая долина есть. И была. Не один год. Нельзя, невозможно утверждать, будто Генри в голову не приходила мысль о чем-то подобном, но почему, во имя Господа, он все это время был настолько ленив и нелюбопытен?!
— Они только что прошли поворот № 29, — сказал Генри. — В двадцати милях от нас. А может, и ближе.
— Что это с тобой?
Генри сунул руку в пакет и вытащил непонятного назначения паутину из бечевки, висевшую над кроватью Даддитса здесь и в доме на Мейпл-лейн.
— Даддитс, где ты взял это? — спросил он, хотя ответ уже был не нужен.
Ловец снов был меньше того, что болтался под потолком «Дыры в стене», но если не считать размеров, оба ничем не отличались друг от друга.
— Ие, — пояснил Даддитс, не сводя глаз с Генри. Будто так до конца и не поверил, что Генри рядом. — Ие ал ме. А одето, а олой еее.
Хотя возможность читать чужие мысли угрожающе иссякала, по мере того как организм справлялся с байрумом, Оуэн легко понял, о чем идет речь. «Бивер прислал на Рождество. На прошлой неделе», — сказал Даддитс. Для людей, пораженных синдромом Дауна, времени фактически не существовало, и, похоже, Даддитс не исключение. Для него прошлое — это «та неделя», будущее — «следующая». Оуэн подумал, что, если бы так считали все, в мире было бы куда меньше печали и ненависти.
Генри бросил последний взгляд на маленького Ловца снов и убрал его в пакет как раз в ту минуту, когда в прихожую ворвалась Роберта. Завидев ее, Даддитс расплылся в улыбке.
— Уби-у! — воскликнул он. — Оя ока!
Он схватил коробку и расцеловал мать в обе щеки.
— Оуэн, — сказал Генри, блестя глазами. — У меня о-о-чень хорошие новости.
— Выкладывай.
— Ублюдки застряли: перевернулся трактор с прицепом, как раз рядом с поворотом № 28. Потеряют минут десять, а то и двадцать.
— Слава Богу. Хоть небольшая передышка. — Оуэн подошел к вешалке, на которой висела гигантского размера куртка с капюшоном и надписью ярко-красными буквами поперек спины: RED SOX WINTER BALL. — Это твоя, Даддитс?
— Ая, — кивнул тот, улыбаясь. — Ука. — И едва Оуэн потянулся за ней, добавил: — Ы иив ак ы али Оси.
Поняв смысл его слов, Оуэн передернулся от озноба.
«Ты видел, как мы нашли Джози».
Он и в самом деле видел… и Даддитс это знает. Заметил его вчера ночью — или в тот день, девятнадцать лет назад? Неужели, ко всему прочему, Даддитс способен путешествовать во времени?
Но на расспросы времени не осталось, и Оуэн был почти рад этому.
— Я сказала, что не буду возиться с коробкой, но, конечно, все сделала, — сказала Роберта, глядя, как Даддитс, перекладывая коробку из руки в руку, неуклюже справляется с курткой, тоже подарком от бостонской «Ред сокс». На ярко-голубом фоне куртки и еще более ярко-желтом коробки его лицо казалось неестественно бледным. — Я знала, что он поедет. А меня не возьмут. Пожалуйста, Генри, можно я с вами?
— А что, если вам придется умереть у него на глазах? — спросил Генри, ненавидя себя за жестокость. За то, что жизнь так вышколила его. Научила нажимать нужные кнопки. — Хотите, чтобы он все это видел, Роберта?
— Нет, конечно, нет, — устало ответила она и после короткой паузы добавила, ранив Генри в самое сердце: — Будьте вы прокляты!
Потом подошла к Даддитсу, оттолкнула Оуэна, быстро застегнула молнию куртки и, взяв его за плечи, всмотрелась в глаза. Маленькая, неугомонная птичка-женщина. Высокий, бледный сын, затерявшийся в огромной куртке. Слезы Роберты внезапно высохли.
— Будь хорошим мальчиком, Дадди.
— Уду, ама.
— Слушайся Генри.
— Уу, ама. Уу ууся Ени.
— Не расстегивайся. Кутайся получше.
— А, ама, — послушно вторил Даддитс, которому явно не терпелось поскорее уйти, и это вновь вернуло Генри к прошлому: походы за мороженым, игра в мини-гольф (Даддитс, как ни странно, был прекрасным игроком, только Питу удавалось иногда его побить), путешествия в кино, и всегда «слушайся Генри», или «слушайся Джоунси», или «слушайся друзей», и всегда «будь хорошим мальчиком, Дадди», и всегда «я уу ошим, ама».
Она оглядела его в последний раз.
— Я люблю тебя, Дуглас. Ты всегда был замечательным сыном, и я очень тебя люблю. Поцелуй меня.
Даддитс поцеловал мать; та нерешительно, словно украдкой, погладила его небритую щеку. Вынести это не было сил, но Генри все же смотрел, смотрел, потому что был так же бессилен, как муха, попавшая в паутину. Всякий Ловец снов был к тому же капканом.
Даддитс еще раз чмокнул мать, но блестящие зеленые глаза перебегали с Генри на дверь. Даддитс торопился. Почему? Знал, что люди, которые охотятся на Генри и Оуэна, совсем близко? Или для него это — приключение, как в прежние времена, когда их пятерка была неразлучной? И то, и другое? Возможно.