Ловец снов
Шрифт:
Неужели нет способа задержать сукина сына? Дать Генри шанс поймать его?
Джоунси поднял глаза к Ловцу снов, и в комнате что-то тут же изменилось… какой-то вздох, вроде того звука, что, как принято думать, издают духи на спиритических сеансах. Но это не дух, откуда тут дух?
Все же Джоунси поежился. Глаза наполнились слезами. На память пришла строчка из Томаса Вулфа: «Все потеряно: камень, лист, ненайденная дверь».
Томас Вулф, считавший, что тебе больше не суждено вернуться в дом родной.
— Даддитс? — прошептал он. Волоски на затылке встали дыбом. — Даддитс, это ты?
Никто
Кто-то хотел сыграть с ним.
Болит. Теперь все болит. Везде. Сильно. Мама знает: он сказал маме. Иисус знает: он сказал Иисусу. А Генри не сказал. У Генри тоже все болит, Генри устал и очень печальный. Бивер и Пит на небесах, где восседают подле Бога Отца Всемогущего, Творца неба и земли, отныне и вовеки веков, ради Бога, о Господи! От этого ужасно грустно, они были хорошими друзьями и никогда не смеялись над ним. Однажды они нашли Джози, и как-то видели высокого такого парня, ковбоя, а еще играли в игру.
Это тоже игра, но раньше Пит все повторял: «Даддитс, не важно, выиграешь ты или проиграешь, главное, КАК играть», но теперь это важно, так сказал Джоунси, пока Джоунси трудно расслышать, но скоро будет получше, очень скоро. Если бы только боль унялась. Даже перкосен не помог. В горле скребет, тело трясется, а в животе противно ноет, вроде как хочется сделать пук-пук, вроде как, но на самом деле ему вовсе не хочется делать пук-пук, а когда он кашляет, иногда во рту делается кровь. Неплохо бы поспать, но Генри и его новый друг Оуэн, который был с ними в тот день, когда они нашли Джози, так они все твердят: «Если бы мы могли задержать его, если бы мы могли выиграть время…» — и поэтому приходится не спать и помогать им, но нужно закрывать глаза, чтобы услышать Джоунси. А они думают, что он спит. Оуэн говорит: «Не стоит ли нам разбудить его, вдруг этот сукин сын свернет куда-нибудь?» А Генри отвечает: «Говорю же, я знаю, куда он направляется, но мы разбудим Дадса как раз перед 1-90, чтобы не гадать. А пока пусть поспит, Господи, как же он измучен». И снова Генри, но на этот раз не вслух. Мысленно:
Если бы только задержать сукина сына.
Глаза закрыты. Руки сложены на ноющей груди. Дыхание медленное. Мама велела дышать медленно, когда кашляешь. Джоунси не мертв. Не на небесах вместе с Бивером и Питом. Но мистер Грей сказал, что Джоунси заперт, и Джоунси ему поверил. Джоунси в офисе, ни телефона, ни факса, трудно связаться, потому что мистер Грей злой и мистер Грей напуган. Боится, что Джоунси узнает, кто на самом деле заперт.
Когда они болтали больше всего?
Когда играли в игру.
Игра.
Его снова трясет. Нужно как следует подумать, а это больно, это крадет последние остатки сил, но теперь это больше, чем игра, теперь важно, кто выиграет, а кто проиграет, поэтому он тратит силы, делает доску и карты, Джоунси плачет, Джоунси думает, все потеряно, но Даддитс Кэвелл не потерялся, Даддитс видит линию, линия идет к офису, и на этот раз он сделает куда больше, чем просто вставит колышки.
Не плачь, Джоунси, говорит он, и слова, как всегда, звучат в его мозгу отчетливо и ясно. Это глупый рот вечно коверкает их. Не плачь, я не потерялся.
Глаза закрыты. Руки сложены.
Там, в офисе Джоунси, под Ловцом снов, Даддитс играет в игру.
— Я засек собаку, — устало сообщил Генри. — Собрата Перлмуттера по несчастью. Я его засек. Мы немного ближе к ним. О Господи, если бы только нашелся способ попридержать его!
Пошел дождь, и Оуэн от души надеялся, что они успеют пересечь зону заморозков, прежде чем снег превратится в слякоть. Ветер буйствовал с такой силой, что «хамви», казалось, вот-вот слетит с шоссе. Был уже полдень, а они все еще ехали между Сейко и Бидфордом. Оуэн глянул в зеркальце заднего обзора на Даддитса. Глаза закрыты, голова на спинке сиденья, исхудавшие руки сложены на груди. Лицо зловеще пожелтело, но из уголка рта тянется ярко-красная ниточка.
— Твой друг может помочь? — прошептал Оуэн.
— Думаю, пытается.
— Вроде ты сказал, что он спит.
Генри повернулся, взглянул на Даддитса и вздохнул:
— Я ошибся.
Джоунси сдал карты, сбросил две из своей взятки в криб, взял другую взятку, за Даддитса, и добавил в криб еще две.
— Не плачь, Джоунси. Не плачь. Я не потерялся.
Джоунси поднял глаза к Ловцу снов в полной уверенности, что слова исходят оттуда.
— Я не плачу, Дадс. Аллергия чертова, только и всего. Но если ты хочешь играть…
— Два, — объявил голос из Ловца снов.
Джоунси выложил двойку из взятки Даддитса — неплохое начало, — потом сыграл семеркой из своей. Всего, значит, девять. У Даддитса на руках шестерка, вопрос в том, станет он или нет…
— Шесть за пятнадцать, — прозвучал голос из Ловца снов. — Пятнадцать за два. Поцелуй меня в задницу!
Джоунси невольно засмеялся. Это, конечно, Даддитс, сомнений нет, но до чего же похоже на Бива!
— Давай ставь колышек, — хмыкнул он и, открыв рот, увидел, как один из колышков поднялся, подлетел к доске и встал во вторую лунку на Первой улице.
И тут его осенило:
— Ты с самого начала знал правила, верно, Даддитс? И ставил колышки как попало, чтобы позабавить нас! — При этой мысли слезы вновь брызнули из глаз. Подумать только, все эти годы они считали, будто играют с Даддитсом, а на самом деле это он играл с ними. И в тот день позади «Братьев Трекер»? Кто нашел кого? Кто кого спас?
— Двадцать один, — произнес он.
— Тридцать один за два. — Это Ловец снов. И опять невидимая рука подняла колышек и поставила на две лунки дальше. — Он заблокирован от меня, Джоунси.
— Знаю. — Джоунси сыграл тройкой.
Даддитс объявил тринадцать и Джоунси сделал ход из взятки Даддитса.
— А ты — нет. Ты можешь с ним говорить.
Джоунси сыграл двойкой и переставил колышек. Даддитс, в свою очередь, выложил карты, опустил колышек в лунку, и Джоунси подумал:
Обыгран слабоумным, как вам это нравится?
Только Даддитс не был слабоумным. Уставшим, умирающим, но не слабоумным.
Они продолжали играть, но Даддитс ушел далеко вперед, хотя это был криб Джоунси.