Ловушка для Слепого
Шрифт:
– У меня много чего произошло, – сказал Глеб, плавно останавливая машину напротив какого-то голого скверика. – Даже не знаю, с чего начать. Скажите, Алексей Данилович, что вы имели в виду, давая мне ключи от квартиры Раскошина? Это что, особо изощренный способ убийства?
– Я же просил: не тяни, – сказал полковник. – Там наши проигрывают.
– Да они вечно проигрывают, – отмахнулся Глеб. – И потом, матч же в записи. Хотите, скажу счет?
– Убью, – пообещал Малахов. – Хотя, конечно, и так все ясно,
– Четыре, – уточнил Глеб. – Вы не ответили на мой вопрос.
– А ты на мой. Что произошло?
– Я спросил первый, – напомнил Глеб.
– А я старше по званию, – парировал Малахов. – Кроме того, первым спросил все-таки я. Что, Раскошин приходил?
– Теперь его зовут Сивый, и он ворочает крупными делами. Помните то нападение в Царицыно?
– Это где таблеточников на три с половиной центнера марафета нагрели? Такое забудешь… Неужто он?
– Чужими руками конечно.
– Ну, это как всегда. И ни улик, ни свидетелей.
Глеб усмехнулся и почесал натертую оправой очков переносицу.
– Свидетелей действительно нет, – сказал он. – Зато непосредственный исполнитель сидит у меня дома, курит мои сигареты и грабит мой холодильник.
Полковник поперхнулся дымом и едва не выронил окурок.
– Что? – просипел он. – Почему дома?
– Потому что он в этом деле со мной заодно, – ответил Глеб. – И это, кстати, вплотную подводит нас к моему вопросу: как вышло, что вы поселили меня в такую горячую квартирку?
– Да говори ты толком! – взорвался Малахов. – Я же вижу, что приключилось какое-то дерьмо, а ты ходишь вокруг да около, как этот…
– Толком? Пожалуйста. Сначала ко мне залез этот самый непосредственный исполнитель. Прямо в конспиративную квартиру. Там, знаете ли, такое окошечко в потолке.., мечта домушника, в общем. Этот парень хотел вышибить из меня мозги, полагая, что я и есть Сивый, то бишь Раскошин. Сивого он в глаза не видел, но получил адресок из надежного источника.
– Да, – кисло сказал Малахов, – конспирация.
– Именно, – подтвердил Глеб. – Стоило немалых усилий доказать, что я не верблюд. Тогда парень разговорился и по большому секрету рассказал много интересного.
– Какой разговорчивый парень, – иронически заметил Малахов.
– А его сильно обидели, – сказал Глеб. – Так сильно, что он пришел охотиться на Сивого с обрезом дробовика. А потом пришли те, кто его обидел. Это получилось так шумно, что следом за ними пришел ОМОН, и теперь они, наверное, уже справились с дверью и загружают труповозку. На грузчиках камуфляж и бронежилеты, и все это происходит в моей, черт бы ее побрал, конспиративной квартире.
– Да ладно, – все так же кисло сказал Малахов. – Что ты заладил: квартира, квартира… Ну каюсь, грешен: была у меня смутная надежда, что рано или поздно Сивый на тебя выйдет.
– Он же ранен, – ответил Глеб. – Где ж ему с одной рукой по пожарным лестницам шастать?
– Н-да, – с сомнением сказал Малахов. – Это, конечно, все так, но ты все же поаккуратнее. Знаешь, какая это сволочь…
– Знаю, – сказал Глеб. – Кстати, он держит заложницу. Девчонке семнадцать лет, а ее брат, на которого он через нее давил, уже убит.
– Ч-черт, – сказал Малахов. – Дело швах. Так чего ты на меня, старого дурака, время тратишь? Действовать надо, Глеб Петрович, действовать, а не байки за полночь травить! – Он порылся в карманах, вынул сигареты и опять закурил, с опаской оглянувшись через плечо, словно Маргарита Викентьевна могла обнаружиться на заднем сиденье. – Я могу помочь?
– Можете. Во-первых, надо сделать так, чтобы мне не мешали. Во-вторых, прошлой ночью подожгли не только нас с вами. В одной из подмосковных деревушек сгорел дом. На месте пожара обнаружили труп с «вальтером» в руке и две коробки – не то с морфием, не то из-под него.
– Те самые?
– Те самые. Теперь милиция наверняка роет землю, разыскивая некоего Виктора Шараева. Их надо придержать. Он мне нужен. И вообще, нельзя ли сделать так, чтобы они о нем забыли? За ним, как я понимаю, многое числится, но… В общем, на зоне ему делать нечего.
– Да ты никак в адвокаты записался?
– Не все же мне в палачах ходить, – жестко ответил Слепой. – В общем, Алексей Данилович, это моя личная просьба.
– Так уж и просьба?
– Если я скажу «условие», это будет нарушением субординации.
– Наглец… Про субординацию вспомнил. Хорошо, сделаем. Но ты уверен, что поступаешь правильно?
– Алексей Данилович, – сказал Глеб. – Вину Сивого доказать нельзя. Я его убью, и мы с вами оба знаем, "то это одновременно и правильно, и абсолютно незаконно, А этого Шараева вполне законно можно упечь лет на двадцать пять, но это будет не правильно. Как быть?
– Как быть, как бить, – проворчал Малахов. – В глаз, как белку. А не получится в глаз, бей куда попало. Хорошо бы девчонку выручить, хотя…
– Вот именно – «хотя», – сказал Глеб.
Оба понимали, что заложницы Сивого скорее всего уже нет в живых. Теперь, когда Тыква был мертв, Раскошин перестал нуждаться в его сестре. Она стала для него обузой так же, как слово «человеколюбие» давно превратилось для бывшего подполковника в пустой звук.
– Я русский бы выучил только за то, что им разговаривал Ленин, – вдруг процитировал Глеб.
Как ни странно, Малахов понял его с полуслова.
– Да, – сказал он. – За одну эту девчонку его стоит пристрелить как бешеного пса.