Ловушка горше смерти
Шрифт:
Глубоко вдохнул резковатый воздух и прислонился к шершавому стволу, подняв лицо к небу. Там лениво ворочала крыльями парочка черных ворон.
— Н-ну?! — донеслось до него.
Иван продолжал стоять, не чувствуя в своем свитере — куртка осталась в машине — холод. И сквозь утихший спазм тошноты неожиданно вспомнил девчонку, гостившую у них в старой еще квартире, уже после смерти Манечки.
Двенадцатилетняя гостья, дальняя их родственница («лихая», как выразился Алексей Петрович), явилась из Ленинграда тайком от родителей, вызвав у него жгучее любопытство. Они так и не успели сдружиться, потому что приехали ее мать с отцом и второпях увезли дочь назад, домой.
Вечером, часов в девять, он сунулся
— А может, ее трахнули? Мы же не знаем, где она таскалась по ночам!
— Зачем ты говоришь глупости, Алеша? Ты что, не понимаешь, что это такое? — прозвучал в ответ приглушенный голос матери.
Мальчик отодвинул край занавески в цветочек и увидел бледно-оливковый профиль курносого девчоночьего лица, мокрые растрепанные волосы, мокрое дешевое штапельное платьице, которое его обладательница к тому же задрала выше пояса.
По ее голым, крепким и смуглым ногам с внутренней стороны бедер текла темная кровь и капала в их ванну — прямо на сетку трещин, на которой девочка стояла босиком. Вдруг ее лицо исказилось, она сломалась пополам так, что он увидел круглую, в пупырышках озноба, попку, и ее стошнило прямо на собственные коленки.
— Уйди! — прикрикнула на Коробова мама. — Бедняжка, представляю, как ты перепугалась… Неужели тетя Люся тебе ничего об этом не рассказывала?
Девчонка молчала и поминутно складывалась, как картонный клоун…
— Иван! Долго еще ждать?! — донеслось до него из машины.
Мальчик сглотнул пересохшим горлом, одернул свитер и, подбежав, постучал в окошко рядом с водителем.
— Я здесь сяду, с вами…
— Нет-нет, — сказал Коробов, — детям не положено. Садись назад, и, надеюсь, больше с тобой ничего не случится.
Они долго ехали какими-то закоулками — Коробов не любил оживленных магистралей, — неторопливо, подпрыгивая на булыжнике и вихляя на узкой, в один ряд, дороге, хотя напрямую до стадиона пешком от их дома можно было добраться минут за двадцать. И когда они уже выруливали к крытой трибуне, мимо рынка, где кипели толпы и валялись кучи гнилых фруктов, овощей и бумажного мусора, Ивану стадо совсем невмоготу. Именно здесь, на этом рынке, вспомнил он, Манечка торговала солеными огурцами…
Коробов толкнул дверь бокового входа. На втором этаже, раздевшись в пустой комнате дежурного, где надрывался телефон, а на потертом диване дремал жирный пегий кот, они преодолели еще пару узких коридоров и вошли в тускло освещенный спортивный зал. Там было душно, пахло конюшней, народу было не много — несколько взрослых на скамьях, среди которых одна женщина, тренер да десяток мальчишек чуть постарше Ивана.
Алексей Петрович усадил его на стул у окна, а сам направился к тренеру, обменялся с ним рукопожатиями, и когда тот что-то гортанно крикнул в сторону мальчишек, женщина, сняв полотенце с крючка, вбитого прямо в стену, просеменила к одному из них и вытерла его волосы и лицо. Коробов, оглядываясь на Ивана, вполголоса поговорил с тренером и вышел из зала. До тех пор пока спустя сорок минут он не возвратился, мальчик сидел на своем месте, не двигаясь и наблюдая за тем, что происходило в центре зала.
Мальчишки были как на подбор — все крепкие, пружинистые, легконогие. Но Ивана поразило не то, что они умели делать со своим телом: это умели любые играющие животные.
Все они показались ему совершенно одинаковыми, будто размноженными чьей-то умной и точной рукой по одному изначальному образцу. Лиц не было, лишь одинаково пристальные глаза блестели, следя друг за другом.
За все время тренер ни разу не подошел к Ване. И тот был этому рад — боялся, что его спросят «ну как?», и тогда придется солгать. Лина учила его на вопрос всегда отвечать «да» или «нет»; в этом случае он ответил бы «нет», и тогда пришлось бы объяснять, что ему этих мальчиков жаль. Даже фигуры на шахматной доске казались ему куда более живыми. Однако от него ждали вовсе не этого. Свинцовая сонливость окутала Ивана, и только громкий голос тренера, отрывисто подающий команды и делающий замечания, не давал ему окончательно задремать, что обычно случалось с ним тогда, когда ему становилось нестерпимо скучно. В цирке, например, или перед экраном телевизора. Внутри его было столько вопросов, на которые могло ответить лишь живое разумное существо, даже не родное ему, а просто любое, отличное от него. Ему же предлагали зрелище, развитие которого он просчитывал на пять ходов вперед, так и не успевая ничему удивиться. Он мерил мир словами и символами, а не картинками, и это привело его к бессистемному, не утоляющему жажду чтению. Вот и сейчас он неприметно раскрыл небольшую пеструю книжку о насекомых — бабочках, шмелях, муравьях, — которую прихватил из кармана куртки. Книжку подарила ему бабушка с трогательной надписью: «Маленькому Ванюше о его маленьких друзьях». На фразе «Усевшись на ветке или стволе дерева, паук выпускает длинную нить. Ток воздуха…» ее выдернули у него из рук. Мальчик поднял глаза и рассеянно улыбнулся Алексею Петровичу, нависшему над его плечом и глядящему с каменной улыбкой на направляющегося к ним тренера.
— Нравится? — спросил тренер.
— Да, — кивнул мальчик, думая о книге, оказавшейся теперь в кармане пиджака Коробова.
— Ты хочешь заниматься? — Иван туманно взглянул на тренера. — Об этом просил меня твой отец, но необходимо, чтобы и ты всерьез захотел этого. Я полагаю, вес мы сбросим быстро, парень просто немного тяжеловат, но это от природы. — Тренер обернулся к Коробову:
— Природа нам и поможет.
— Да он же просто раскормлен! — возмутился Коробов. — Не мальчишка, а годовалый поросенок…
— Мужчина никогда не должен быть уподоблен низкому животному, — примирительно заметил тренер. — Дело тут не в питании. Значит, так. Запиши его, Алексей, к Егорову, в подготовительную. Со следующей осени я заберу парня к себе, но за это время ты подзаймись с ним бегом, плаванием, немного статических упражнений. Зарядка, холодный душ вечерком — само собой. Общая группа — бесплатно. Карен! — крикнул он мальчишке, которому женщина вытирала голову. — Поди сюда!
Мальчик, уже в тренировочном костюме, пружинисто подбежал и резко затормозил в шаге от них.
— Видишь его? — сказал тренер. — Зайдешь в группу Егорова, найдешь этого парня и отдашь ему свою старую скакалку и книжки, которые я вручил твоей маме. Тебе они больше не нужны. Запомнил?
— Да, учитель, — проговорил мальчик, не отрывая взгляда от лица тренера. Иван тоже постарался запомнить этого Карена — теперь четко обозначились острые черты его смуглого лица, темные спокойные глаза и черные взмокшие кудряшки на круглой аккуратной голове. Его мать смотрела на них внимательно и пристально, одной рукой держа джинсовую куртку, а другой — спортивную сумку на длинном блестящем ремне.
— Пусть Карен за ним понаблюдает, — сказал тренер, когда мальчик вернулся к женщине, — а ты должен знать, Иван, что без твоего стремления, и очень больших усилий, и работы над собой в спорте делать нечего. Понял? — Он повернулся к Коробову и, уже отходя, спросил:
— Должок-то помнишь?
— Да, — ответил Алексей Петрович, — не беспокойтесь. Вставай, Иван, нам пора ехать…
В единственном письме Лины адвокату, которое она отправила к новогодним праздникам, вместе со сдержанной благодарностью по поводу регулярных денежных поступлений было сообщение о том, что Иван серьезно занялся спортом, здоров, по-прежнему увлекается шахматами и хорошо учится…