Ловушка горше смерти
Шрифт:
— Как зовут тебя — я запамятовала? — спросила дама, вновь откидываясь в кресле.
— Иван.
— Садись, голубчик, возьми конфету…
— Спасибо, мне что-то не хочется, — сказал мальчик, устраиваясь у ее кресла на невысоком круглом пуфе. Пуф он вытащил из угла комнаты, где на широкой тумбочке с резными дверцами стоял рядом с пустой птичьей клеткой припорошенный легкой пылью «Панасоник». За аппаратом зеленело обвитое плющом, но лишенное штор окно с открытой форточкой и множеством корявых кактусов на подоконнике.
— А кто там жил? — Он кивнул на клетку.
— Попугай, — сказала Лилечка, — Гришенька. Недавно сдох, бедняжка. Я Гришеньку купила еще в Чикаго и привезла с собой. Ты знаешь, что я целых
— Да, я слышал, — кивнул Иван.
— А еще я побывала во многих странах. И ты знаешь, где мне больше всего понравилось?
— Нет, — сказал мальчик, — откуда мне знать?..
— В Риме. Мне очень приглянулся Ватикан. А ты где-нибудь бывал?
— Нет. Вот приехал в Москву… Мы живем на Украине.
— Неужели? — изумилась дама, тряхнув головой столь энергично, что ее сережки с капельками бриллиантов затряслись на плоских мочках больших желтоватых ушей. — Можешь считать, что и ты побывал за границей. Тебе здесь нравится?
— Я еще не видел Москву. Мы только сегодня утром приехали. — Он оглянулся на дверь.
— Сюда не скоро придут. — Дама взглядом своих внимательных глаз цвета вылинявшего ситца перехватила это его движение. — Митя обычно занят, Обедаем мы в три… Так ты знаешь, отчего я, дурочка, почти десять лет проторчала в Чикаго? Иван вздохнул и ответил:
— Наверное, вам Лилия Михайловна, так захотелось.
— Ни в коем случае! — живо откликнулась старушка. — Никогда мне этого не хотелось. А дело было так: мы жили с моей сестрой, Соней в Кузьминках, и скажу тебе, жили замечательно. Мы, правда, не могли так часто выезжать в центр, как раньше, и район был так себе, однако когда я побывала в Чикаго, то наша небольшая квартирка вспоминалась мне как райские кущи. Тебе интересно?
— Да, — сказал Иван.
— У нас была своя компания, пенсия была небольшая, но если нам хотелось чего-то особенного, то я располагала, так сказать, некоторыми средствами, доставшимися мне от родителей. Наш отец был морским офицером, а мама из рода Бобрищевых. Впрочем, это не важно. Они не то чтобы любили меня больше, просто Сонечка так сдуру вышла замуж… и это тоже не важно, все равно тот человек перед войной пропал, а она, бедняжка, осталась одна с ребенком. Не имеет значения и то, что моя племянница, Сонечкина дочь, также ошиблась в выборе.
Когда родился Митя, Соня тотчас же съехала от них, и мы поселились вместе. До этого жизнь моя протекала довольно скучно — этот период тебе будет неинтересен.
Сонечка умерла в восемьдесят третьем…
Ее прервал голос адвоката, заглянувшего после короткого энергичного стука в дверь.
— Лиля, мы хотим с мамой Вани съездить на рынок. Что тебе купить?
Наверное, уже появилась клубника.
Иван приподнялся и нерешительно взглянул на Дмитрия Константиновича.
— Митя, решай сам! — отмахнулась Лилия Михайловна и взволнованно потянулась к мальчику:
— Не уходи, пожалуйста. Дмитрий, попроси его остаться.
Он такой воспитанный юноша, настоящий маленький джентльмен. И у него такие внимательные глаза… Я обязательно приготовлю ему подарок на память.
Иван, чувствуя, как горит лицо, вновь опустился на свое место. Адвокат, прикусив полную нижнюю губу, пробормотал:
— Ванюша, мы очень скоро вернемся, к тому же Лина просит, чтобы до обеда я свозил тебя посмотреть дом Манечки… Хорошо?
Мальчик кивнул и вновь поднялся, так как старушка, выбравшись из своего гнезда, сделала шажок к адвокату и взяла его под руку. Она была ему по плечо и казалась настолько хрупкой, что рядом с ней невысокий и полноватый Дмитрий Константинович выглядел атлетом. Иван с испугом понял, что даже ему она едва достает до подбородка.
— Я буду ровно через секунду, — игриво проворковала дама, взглянув на Дмитрия Константиновича, — не откажи в любезности проводить меня.
Оставшись в одиночестве, мальчик взял леденец, машинально сунул его за щеку и достал из кармана брюк свои дорожные шахматы, водрузив их на столик рядом с футляром для очков.
Тем временем дама вернулась в комнату и, постанывая, взобралась на кресло, при этом атласная туфелька соскользнула с ее босой желтой ступни.
— Ох, — скрипуче проговорила она, — хотелось бы в рай, да грехи… Это твоя мама с Дмитрием в прихожей? Иван кивнул.
— Красавица, и осанка королевская, — заметила Лилия Михайловна, устраиваясь в подушках, — а вот женщины нашего рода все были мелковаты… Итак, продолжим?
— А может, сыграем в шахматы? — предложил мальчик. — Вы умеете?
— Д — ответила она, — только твои для меня не годятся, я и вижу уже неважно, но главное — фигуры малы. Пальцы не держат. Знаешь что, сходи-ка в кабинет к Мите, там в стенном шкафу, кажется, на второй полке, есть большие, еще довоенные…
— Можно, да? — обрадованно спросил мальчик. — А Дмитрий Константинович не рассердится?
Лилечка слабо махнула рукой и проговорила:
— Но прежде убери все со стола на буфет. Иван унес вазу и тарелки, бросил очечник на подушки, газеты на диван, а свои шахматы сунул обратно в карман. Прежде чем отправиться в кабинет к адвокату, он попил воды на кухне и в тишине пустого дома прошел мимо двери Лилечки в соседнюю комнату. Там, так же как и в гостиной, окно находилось прямо напротив входа, но уже безо всяких цветов. Сама комната была светлой, просторной и очень чистой. У окна стоял массивный письменный стол со стопкой бумаг, малахитовым письменным прибором, отделанным бронзой, парой книг и телефонным аппаратом. Кресло располагалось боком на черно-красном ковре, спинкой к окну, а напротив него стоял стул с высокой спинкой и сиденьем, обитым малиновым рубчатым бархатом. На стуле лежала мамина сумочка. Таким же бархатом были обиты причудливый диван в углу и два небольших кресла перед застекленными шкафами из светлого дерева, набитыми книгами. В нише стоял большой телевизор, а на нем — видеомагнитофон. Вся эта техника была новой и дорогой и как-то не соответствовала мебели, исключая шкафы и вращающееся кресло позади письменного стола, рядом с которым он обнаружил небольшой сейф, подмигивающий зеленым огоньком сигнализации. На стенах и здесь имелось множество картин.
Иван открыл шкаф и сразу же увидел шахматы. Он осторожно взял их и возвратился в комнату старой дамы, но когда открыл дверь, ему показалось, что та спит. Однако мальчик ошибся: его встретили такой радостной и нетерпеливой улыбкой, что он устыдился своих мыслей.
— Ты, мой дорогой, расставь фигуры, а я пока закончу свою историю! — воскликнула Лиля. — Согласен? Иван был согласен.
— Итак, Соня умерла от инфаркта, — вздохнула Лилия Михайловна, — во сне. Вечером попила чайку, погрызла сухарик, а утром не проснулась. Завидная смерть… Однако я осталась одна и страшно затосковала. Прилетел брат — он моложе нас на четырнадцать лет — и в конце концов уговорил меня поселиться у него. Откуда мне было знать, что все обернется этими страшными снами? Мне постоянно снился этот город… сначала времен нэпа, впрочем, ты не можешь знать, что это такое — дворники, белые московские калачи… Не важно. Потом, очень часто, — бледное солнце, поднимающееся над серыми домами. Что говорить, Чикаго был мне ненавистен с первого дня, хотя жили мы в большом собственном доме в пригороде и меня, несмотря на ,мой ужасный характер, вежливо терпели, возили по белу ? свету и ни в чем мне не отказывали. У меня был собственный счет в банке, который открыл на мое имя брат… Однако по-русски я разговаривала только с попугаем. В общем, я приняла решение вернуться сюда. Что называется — умирать… Ты можешь мне это объяснить?