Ложь без спасения
Шрифт:
– Нет. Тогда я попрошу его сделать все быстро и безболезненно, но только не отступать от задуманного.
Жак тихо вздохнул. Ему были знакомы эти мрачные настроения приятеля, которым тот регулярно предавался. В такие моменты Хейманн начинал твердить, что хочет умереть и что не может больше выносить бессмысленность своего существования. Часто он уходил, объявляя, что хочет положить конец своей жизни. Это уже никто не воспринимал всерьез, но Жак иногда думал: в один прекрасный день он это сделает. Сделает именно потому, что уже никто в это не верит. Он просто сделает это, чтобы доказать всем, что способен на такое.
Депрессия Кристофера началась в один воскресный сентябрьский день шесть лет назад, когда он вернулся вечером в свой пустой дом в Ла-Кадьере после плавания на своем паруснике. На кухонном столе лежала записка, в которой его жена сообщала ему, что она с детьми навсегда возвращается в Германию, а кроме того, подаст на развод. Хейманн знал, сколько недовольства и агрессии скопилось за все это время в его браке, но не ожидал, что супруга действительно исполнит свои угрозы покончить со всем.
Семья была для него всем: центром жизни, содержимым жизни, смыслом жизни и будущим жизни.
Он упал в глубокую пропасть.
Больше никто не ждал его с обедом, когда он возвращался домой, никто не согревал его постель по вечерам. Летом Кристофер уже не мог ходить с детьми на пляж поплавать, а осенью – на набережную, чтобы покататься на скейтборде. Больше никаких пикников в горах в теплые весенние вечера, никаких совместных походов в «Макдоналдс», никаких выездов в окрестности к лавандовым полям и лесным долинам. Никаких шумных и обильных завтраков в воскресное утро, и никакого радостного смеха в комнатах. Только тишина, пустота и одиночество. Одиночество, которое часто делало мысль о смерти заманчивой для Кристофера. За все эти годы он не смог справиться с этим переломом в своей жизни.
Жак испытывал искреннее сочувствие к этому мужчине, которого он в широком смысле слова причислял к своим друзьям.
– Я сейчас принесу тебе для начала кофе, – сказал он. – Думаю, он тебе нужен.
– И один анисовый ликер! – потребовал Хейманн.
– Сегодня утром никакого алкоголя, – строго возразил хозяин таверны. – Ты в субботу был на волоске от алкогольного отравления. Тебе следует на какое-то время немного остепениться.
– Я здесь посетитель, Жак. Принеси мне ликер!
Жак вздохнул.
– На твою ответственность. Твоя печень завоет, но ты сам должен знать, что делаешь с ней.
Он отправился на кухню, а Кристофер уставился на стены и с мучительным усилием попытался собрать в своей голове обрывки воспоминаний о вчерашнем вечере. Ему не удавалось создать непрерывную картину. С какого-то момента вечер постоянно проваливался в расплывчатый туман, который невозможно было рассеять.
Жак вернулся с кофе и ликером, и Хейманн спросил:
– Что, собственно, произошло в субботу?
– Ты имеешь в виду, когда…
– Да. Когда я безудержно начал пить. Что послужило причиной?
– Ничего. У тебя была твоя обычная депрессия. Ты пришел сюда около десяти часов и заявил, что жизнь больше не имеет смысла.
– А потом?
Хозяин таверны пожал плечами:
– Потом ты заказал водку. Пил одну рюмку за другой. В промежутках, время от времени, пил виски. Говорил о своих детях и жене. Все было, собственно, так же, как почти в каждый субботний вечер. Выходные дни, ты знаешь, всегда для тебя…
– Не только выходные, – возразил Кристофер. – Бог свидетель, не только выходные. – Он повертел свой стакан туда-сюда, уставившись в налитую в него молочно-белую жидкость, и произнес: – Жизнь – это просто огромная куча дерьма.
– Может быть, нам стоит поговорить, – мягко произнес Анри.
Было начало девятого утра, что являлось непривычным для него – так рано быть на ногах в свой свободный день. Выходные дни, как правило, были тяжелыми, и понедельник он всегда использовал, чтобы наконец как следует выспаться. Однако сегодня Жоли уже в шесть утра покинул дом и отправился на прогулку. Теперь же он вернулся, но выглядел при этом не посвежевшим, а бледным и озабоченным.
Стареющий пекарь пиццы, неприязненно подумала Надин.
Он рано начнет стареть – признаки этого видны уже сейчас. Может быть, он живет слишком напряженно и слишком тяжело работает… Анри был радостным, беззаботным мужчиной, когда Надин познакомилась с ним, броским и симпатичным. Он, который великолепно владел доской для серфинга и водными лыжами, слишком быстро гонял на машине и считался неутомимым танцором на прибрежных дискотеках. Он казался Надин как будто специально созданным для того, чтобы освободить ее от скучной жизни с матерью.
Они оба были юными, привлекательными и жизнерадостными, и очень скоро стали парой. Какое-то время они делали только то, что доставляло им удовольствие: брали напрокат парусные лодки и в полной идиллии проводили все послеобеденное время в бесконечные летние дни в маленьких бухтах вдоль набережной. С десятками своих друзей, такими же красивыми, юными и беззаботными, они устраивали по вечерам пикники на пляже или в горах, жарили там на гриле разные вкусности. Они устраивали дикие гонки на машинах, а вечерами шли рука об руку гулять по набережной Сен-Сира, ели мороженное, и Анри, работавший тогда на кухне одного отеля, мечтал о маленьком ресторанчике-пиццерии, который он когда-нибудь откроет. Он был сыном итальянки и прошел обучение на повара в Италии, и поэтому говорил со свойственным ему чувством собственного достоинства, что он лучший мастер по приготовлению пиццы во всей округе.
– Ты увидишь, нас захлестнут толпы посетителей. Они будут приезжать издалека за моей пиццей, – обещал Жоли своей подруге. – У нас будет самая лучшая репутация, и люди будут рады, если найдут у нас место.
Он был уже твердо убежден, что они вместе проживут жизнь, а Надин в любом случае не стала бы связываться ни с кем, у кого не было бы намерения жениться на ней и предложить ей жилище. Ей нравилась идея стать владелицей маленького, изысканного заведения с интересными гостями и пользоваться известностью и похвалой по всей округе. Они с Анри строили планы и провели жаркое, влюбленное, прекрасное лето, о котором Надин позже всегда думала, что это было самым лучшим временем в их отношениях.