Ложь во спасение
Шрифт:
Она вдруг представила себе его – растерянного, несчастного, с больными потухшими глазами. Такого, каким был он тогда. Где-то в глубине сознания острой иглой кольнула мысль о том, что ведь Женька ее просто использует. Вспоминает о ней только тогда, когда остро в ней нуждается. И, по-хорошему, сейчас как раз самое время вспомнить о своей женской гордости и деликатно послать его подальше, намекнув на то, что она, Лена Лисичкина, Женьке никакая не игрушка. Что она, между прочим, живой человек, и что у нее тоже есть душа и сердце…
Но
– Жень, скажи, тебе где удобно встретиться? Ты сам ко мне придешь? Или… я к тебе?
– Нет, давай лучше я к тебе. Часов в шесть, после работы. Нормально?
– Конечно, нормально. Я…
– Ты одна будешь? – перебил Женька. – В смысле, твой Саша…
– Его не будет, – быстро успокоила Лена. – Он в командировке сейчас, до следующего четверга. Так что ты не переживай…
– Ладно. Значит, приду. Спасибо тебе, Лен.
– Не за что, – отозвалась Лена и тут же услышала на том конце быстрые тревожные гудки.
Задумчиво повертев трубку в руках, она медленно сползла по стене вниз и уселась на полу, поджав под себя ноги.
Что все это значит?
«Съехала крыша» – ведь он именно так сказал. Съехала крыша – это значит, проблемы с головой. Причем нешуточные. Это словосочетание она и сама часто употребляла в разговорах с другими врачами в клинике, заменяя им привычные медицинские термины.
В самом деле ведь не про шифер же Женька с ней разговаривал?
Только все же как-то странно получается. Ведь они с Женькой виделись только вчера. Буквально вчера вечером, еще и сутки с тех пор не прошли. И вчера у Женьки с «крышей» было все в порядке. Это было очевидно.
А сегодня, получается, стало до такой степени не в порядке, что он звонит ей и совершенно испуганным голосом просит у нее медицинской помощи? Что же такое могло случиться за один вечер и прошедшую ночь? Или она все-таки ошиблась, неправильно его поняла?
Мысли в голове путались, и Лена чувствовала, что чем больше об этом думает, тем меньше что-либо понимает. Но по-прежнему продолжала сидеть на полу и думать, до тех пор пока наконец запах безнадежно сгоревшей на сковородке порции котлет не заставил ее резко подняться.
Пришлось открыть окно и долго проветривать квартиру. Холодный и влажный запах осени ворвался внутрь, заполнил собой каждый угол, и на душе от этого осеннего запаха стало еще тяжелее, еще тоскливее. Несмотря на то что солнце за окном изо всех сил старалось поднять настроение, Лена мрачнела с каждой минутой.
Вот ведь как бывает. Она даже и не надеялась, что Женька ей позвонит. И уж тем более даже мысли не могла допустить, что его звонок вызовет в душе такую реакцию. Не радость, не сумасшедшую и отчаянную надежду, а только глухую тоску и тревогу.
Она покосилась на часы. До шести еще целый день надо как-то прожить. Чем-то заполнить эти и без того утомительно длинные минуты.
Безжалостно смахнув в мусорное ведро пригоревшую порцию котлет,
Прихватив магнитофон, она отправилась в комнату заниматься уборкой.
Долго стояла с влажной тряпкой возле журнального столика, на поверхности которого по-прежнему можно было различить печальный нуль. Тот самый, который символизировал прогнозы на будущее.
Категорично смахнув со столешницы символический нуль, она двинулась дальше, решив весь остаток дня посвятить борьбе с пылью.
Сосредоточиться на работе не получалось.
Евгений сидел за столом, заваленным чертежами. Но вместо чертежей перед глазами стояли пятна крови на спортивном костюме.
И еще, ему все время казалось, что все вокруг смотрят на него как-то странно. Как будто знают то, чего знать не могут, но все равно знают. Видят по глазам. Ведь говорят же, что глаза – зеркало души, и если сейчас на самом деле в его глазах отражается то, что происходит в душе, коллегам по работе, имевшим несчастье в эти глаза заглянуть, остается только посочувствовать.
Евгений то и дело оглядывался по сторонам, хотя и знал, что в кабинете никого, кроме него, нет. В очередной раз убедившись в этом, проверял свои руки. Под ногтями не осталось и следов земли – после того, как все закончилось, он несколько раз тщательно намылил руки и сполоснул холодной водой из пластиковой канистры. Руки были чистыми. Они даже не пахли землей. По рукам никто бы не догадался, что два часа назад в лесопосадках он закапывал в землю тяжелый и объемный пакет.
Внутри лежали топор, тряпка, которой вчера вечером Яна мыла полы в гостиной, и спортивный костюм.
Руки по-прежнему дрожали. От нервного напряжения и от физической усталости. Мокрая от вчерашнего дождя земля была плотной и тяжелой, пришлось попотеть, чтобы выкопать яму нужных размеров. Пальцы скрючились от холода и от усилий. Ему даже показалось, что он больше никогда не сможет их разогнуть – так и будет всю оставшуюся жизнь ходить, сжимая в каждой ладони по одному невидимому теннисному мячу.
Лопату он выбросил по дороге.
С глухим стуком ударившись о землю, она покатилась вниз и упала на дно траншеи, проходящей вдоль трассы.
Теперь не осталось ничего, что могло бы напомнить о вчерашнем происшествии. Ничего, кроме самих воспоминаний. Воспоминания прочно и надолго поселились в голове, они мелькали перед глазами, сменяя друг друга. Ни закопать в лесу, ни выкинуть в траншею их было невозможно. С ними, теперь уже ничего не поделаешь, придется делить остаток жизни. Той самой, которая еще вчера казалась подарком небес, а сегодня превратилась в вечное наказание.
Забыв постучаться, распахнула дверь и вошла в кабинет Люба Федорова, кадровичка.