Ложь во спасение

Егорова Ольга И.

– У меня… – Лена не знала, что сказать в ответ. Было как-то несолидно признаваться Женьке, что взрослые фильмы ей смотреть не разрешают, а читать она еще пока вообще не умеет. От стыда ей даже захотелось снова потерять сознание – чтобы не пришлось отвечать на вопрос.

От ответа ее спасла подоспевшая Катерина Федоровна. Большая женщина с большими мягкими руками. В белоснежном медицинском халате и тоже в очках.

Наверняка тоже смотрит взрослые фильмы и читает в темноте, с завистью подумала Лена.

Катерина Федоровна

осторожно подняла Лену на ноги и увела с собой в дальний конец коридора, в медпункт. А мальчик Женька остался в кабинете вместе с другими одноклассниками. Лена отчаянно им завидовала и крепилась изо всех сил, надеясь, что добрая Катерина Федоровна быстро ее отпустит, разрешит ей вернуться в класс, и тогда, может быть, она будет сидеть с мальчиком Женькой за одной партой.

Но Катерина Федоровна, хоть и была доброй, Лену в класс не отпустила. Наоборот, вызвала в кабинет Лениных родителей и объяснила им, что не помешало бы отвести дочку в травм-пункт, показать врачу. Потому что есть подозрение на сотрясение мозга.

Подозрение оправдалось, и Лене пришлось на пару дней остаться в больнице.

Без мамы она ужасно тосковала и проплакала первую ночь почти до самого утра. А утром случилось невероятное.

Дверь в палату открылась, и вслед за медсестрой вошла незнакомая женщина. Женьку, прячущегося за спиной у женщины, Лена вначале не заметила.

– Ну здравствуй, Лена Лисичкина. А я вот привела к тебе в гости своего сына Женьку. Он очень просил меня, хотел тебя навестить. И как же ты умудрилась так неудачно упасть?

– Н-не знаю, – заикаясь, пробормотала Лена, все еще не веря своему счастью, потому что Женька до сих пор прятался за спиной у матери и, казалось, выходить из своего укрытия даже не собирался.

– Ну ладно, молодые люди. Оставлю вас одних, – с улыбкой сказала женщина и, обернувшись на пороге, добавила: – Меня зовут тетя Рита.

Вслед за тетей Ритой из палаты вышла и медсестра, и Лена наконец увидела Женьку. Тот робко жался к стене и таращил на Лену из-под очков большие зеленые глаза, как будто не узнавая.

– Привет, – ободряюще сказала Лена, хотя и сама была ни жива ни мертва от волнения и от счастья. – Ну, проходи. Или так и будешь у стены стоять?

– Вот еще, – спокойно ответил Женька и бодрым шагом направился к кровати. Подошел и положил на тумбочку пакет, который, как оказалось, прятал за спиной. – Это тебе. Там яблоки и конфеты шоколадные. Любишь конфеты?

– Люблю, – сказала Лена. – Кто же их не любит? Спасибо тебе.

– Не за что, – ответил Женька.

Потом они долго молчали. Женька смотрел в окно, сидя на табуретке возле кровати, и ковырял носком ботинка вздувшийся пузырь на линолеуме. Лена смотрела на Женькин ботинок и изо всех сил пыталась придумать какие-нибудь слова, которые можно было бы сказать Женьке.

От этого неловкого молчания они оба сходили с ума.

– Ты ешь, – наконец сказал Женька, на

секунду отвлекаясь от своего безумно интересного занятия. – Что ж я, зря тебе конфеты принес, что ли?

– Не зря, – с готовностью подтвердила Лена, зашуршала пакетом и извлекла оттуда два одинаковых шоколадных батончика. Один протянула Женьке: – Вот, возьми.

– Спасибо, – сказал Женька и взял конфету.

В полной тишине они съели по конфете. Потом Женька спросил:

– Не болит уже у тебя голова-то?

– Уже не болит, – ответила Лена. И они опять замолчали.

Потом палатная дверь снова открылась. Вошла тетя Рита, с прежней доброй улыбкой на лице, и спросила:

– Ну что? Не наговорились еще?

– Наговорились, – сказал Женька, поднимаясь с деревянной табуретки.

– Ну, тогда пойдем. Выздоравливай, Лена Лисичкина!

– Ага, – ответила Лена, чувствуя, что сейчас расплачется. Ей ужасно не хотелось, чтоб Женька ушел так быстро.

Но Женька все-таки ушел. И она проплакала до вечера, с небольшим перерывом на визит родителей, а ближе к вечеру решила, что влюбилась в Женьку.

Наверняка влюбилась, если проплакала из-за него целый день.

Что ж, если так – значит, так тому и быть. Теперь она будет любить Женьку и дальше. Может быть, всю оставшуюся жизнь будет любить.

Вот так, на больную голову, двадцать два года назад, Лена Лисичкина приняла решение любить Женьку Шевцова. И, как человек, которому несвойственно менять принятые решения, продолжала, назло врагам, любить его все эти двадцать два года. Несмотря на то, что прекрасно понимала: у этой любви нет ни малейшего шанса.

Хотя за прошедшие годы бывало всякое.

Не раз и не два счастье казалось настолько достижимым, настолько близким, что от этой близости дрожали колени и кружилась голова, а сердце превращалось в мятный леденец, по вкусу ничем не отличающийся от термоядерной жвачки «Орбит – морозная свежесть».

Оно и до сих пор, видимо, по привычке, превращалось в «морозную свежесть», стоило ей увлечься воспоминаниями. В такие моменты сердце недвусмысленно собиралось прожечь дырку в Лениных ребрах и вырваться наружу факелом, полыхающим ледяным огнем.

Например, в первом и во втором классе они дружили «официально» и даже считались «парой». Об этом знали все учителя и все родители. Женька, хоть и жил достаточно далеко, через дорогу, каждое утро ждал Лену возле подъезда и тащил до школы ее портфель у себя на спине. Портфель был тяжелый, а если учесть, что в руке у Женьки всегда был еще один, точно такой же тяжелый, его собственный, портфель, то повод для гордости автоматически умножался на два, пропорционально весу портфелей.

Из школы Женька тоже тащил два портфеля. А Ленина бабушка, иногда сидящая на скамейке возле подъезда, часто ругала Женьку за то, что он носит такие тяжести, и говорила, что он так «совсем, бедный, надорвется».